Неизбежность

Нет, но будет. Посветлело — бледный, немощный месяц будто вскарабкался на гребень сопки. Стало видно: колонны и колонны, пыль над степью, хотя на травах роса, наши сапоги мокрые, грязные; пылюка лежит толстым слоем, никакая роса не прошьет ее насквозь. Дождя бы доброго, да мы уж подзабыли, что это за явление природы. С бездорожья свернули на нечто вроде проселка, перепаханного гусеницами. Месяц померк. В степи светлело по-иному: из-за сопок переплескивалась утренняя заря. Сумрак истончался, рассеивался, словно испарялся под лучами солнца. Оно как бы притушено желтой пылью, висящей над степью. Видимость приличная. Озираемся: те же сопки и распадки, что и в Монголии, те же ковыли, полынь, солончаки, каменные осыпи, пылюка, но уже Маньчжурия! Нас обгоняют автомашины, грузовые и легковые, мотоциклы-трещотки, самоходные установки, бронетранспортеры, танки ИС и Т-34. А я-то предполагал: танки впереди. Оказывается, далеко не все. Пролетают и самолеты: и бомбардировщики, и штурмовики, «илы», прозванные немцами «летающей смертью» — для японцев тоже подойдет это прозвище. Давайте газуйте, с техникой пехота́ не чувствует себя сиротинкой!

Сколько идем? На французские не гляжу. Трушина Федю не спрашиваю, прикидываю про себя: часа три или четыре. Усталость прошла, явилось второе дыхание. Определенно четырехсоткилометровый марш по монгольскому степу закалил нас. Трушин прав, пригодилось. Всматриваюсь в него, в своих взводных, отделенных, рядовых. И, клянусь, ни одного унылого, сплошь выражение радостное, приподнятое. А интересно, испытывают ли они то, что испытываю я: маньчжурская земля была неласковой, чужой, враждебной, теперь же там, откуда японцы нами изгнаны, близкая, как своя.

Солнце начинает пригревать, а затем и припекать. Солдаты прикладываются к флягам. Памятуя опыт, приказываю: воду экономить. Не известно, когда попадутся колодцы, речки или пресные озера. Так же не известно, подвезут ли воду в цистернах-водовозках. Пока что нас нагоняют цистерны с горючим для танков и автомашин. Мы обогнули кумирню — разглядывать было некогда — у пересохшей безымянной речушки, по ее руслу машины шли, как по дороге. За пересохшей речонкой нас обогнал бензовоз и следом — «виллис». В «виллисе» — я признал их сразу — сидели подполковник, заместитель начальника политотдела дивизии, и майор, редактор дивизионки. Бензовоз газанул — аж камешки из-под колес, а «виллис» притормозил. Мы поравнялись с ним, и толстый очкастый редактор позвал:

— Лейтенант Глушков!

Я подошел, козырнул. Подполковник с розовым шрамом на лбу кивнул незряче: не узнал либо притворяется? Либо забыл, как сотворял мне втык в Восточной Пруссии за Эрну? На парткомиссию грозился выволочь. Не извольте сомневаться, товарищ подполковник: на сегодняшний день связи с немкой не поддерживаю. Майор сидя козырнул и, поблескивая очками, добродушно сказал:

— Давненько не виделись, товарищ Глушков.

— Не получалось как-то, товарищ майор.

— Редактор, не разводи... Покороче! — Замначподива выбивал пыль из фуражки.

— Позволит обстановка, поговорим, товарищ Глушков... Спешу! Вот для роты спецвыпуск нашей газеты. С важным документом! — Он сунул мне пачку, перевязанную шпагатом. — До встречи в Чанчуне!

— До встречи в Порт-Артуре! — Я отдал честь рванувшей машине. Да-а, а шофер «виллиса», кажись, тот самый, при котором замначподива учинял мне разнос за Эрну. Милая, далеко же ты от меня, и оправдываться не надо...

Федя Трушин как будто ревниво сказал:

— Редактор — твой дружок?

— Что ты! Майор, пожилой человек... Мне ближе редакционная молодежь, хотя и среди них приятелей нет. Так, добрые знакомцы...

— Оправдался. Но замечу в скобках: редактору надлежало б вручить газеты политработнику, мне то есть.

— Это ему скажи. Я-то при чем?

— Оправдался. Давай сюда пачку.

Я отдал. Он развязал шпагат, экземпляр протянул мне, остальные принялся раздавать в роте, приговаривая:

— Читайте «Советский патриот», спецвыпуск! Читайте важный документ! Читайте и делайте выводы!

А сам документа не прочел, только краем глаза схватил заголовок: «Заявление Советского Правительства Правительству Японии». Действительно, очень важно! Стараясь не оступиться, поглядывая и под ноги, я держал перед собой половинку газетной полосы, словно положил на пюпитр. Вот что прочел:

«8 августа Народный Комиссар Иностранных дел СССР В. М. Молотов принял японского посла г-на Сато и сделал ему от имени Советского Правительства следующее заявление для передачи Правительству Японии:

«После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Япония оказалась единственной военной державой, которая все еще стоит за продолжение войны.