Неизбежность лжи

К концу лета, успев даже провести одну совместную неделю на Сардинии на вилле, которую Лиза снимала на два месяца и где с дочкой Машей жила сначала няня, потом она сама и няня, а потом, когда девочку на неделю забрал папа покататься на яхте, вилла осталась в распоряжении ее и Кости. Так вот к концу лета, вернувшись в Москву, они представляли уже такую заметную, устойчивую, позитивную пару всем на зависть и удивление. Обоюдное согласие на очень дозированную выдачу во внешний мир информации о своей личной жизни — никаких интервью, никаких фотосессий, они предпочитали светским тусовкам театральные премьеры и симфонические концерты — для Кости это было просто привычнее и приятнее, а для Лизы — часть нового образа — жизнь устроилась как нельзя лучше, чему конечно же в немалой степени способствовало взаимное удовлетворение от регулярного и разнообразного секса.

Юрий Петрович через некоторое время посчитал нужным прокомментировать в свойственной ему манере новое Костино увлечение.

— Интересная девушка, — сказал он Косте, — интересная и не без мозгов. Видишь, не один я в тебе что-то ценное увидел. Хотя, может быть, то ценное, что она увидела, ты мне и не показывал. Но это я вот к чему. Она замужем была за таким парнем серьезным, ты знаешь, наверное, Саша Гольдфарб его зовут, энергетикой занимается, так вот, если он вдруг без причины наезжать начнет, подчеркиваю, без причины, а он может, характер у него такой говенный, ты на рожон не лезь, мачо не включай, потому что тебе с ним один на один не справиться. Хотя я думаю, что он уже справки навел и в курсе, что ты не приблудный, но на всякий случай. Понял?

— Понял, — сказал Костя, — хорошо, спасибо.

— На здоровье, — усмехнулся Юрий Петрович.

Главным открытием этих последних месяцев для Кости было то, что он перестал чему-либо удивляться, то есть, точнее, наоборот, удивление стало перманентным состоянием, каждый день практически происходило что-то, чего он не мог раньше и представить и в чем не сразу мог разобраться. Он погружался все глубже и глубже и непонятно, сколько еще оставалось до дна, если оно вообще существовало, а не превращалось в результате пространственных изменений в линию горизонта.

Конечно, более всего этому погружению способствовали сначала разговоры, а затем уже и разного рода проекты, выполняемые по поручению Юрия Петровича. Он оказался вдруг среди людей, живущих будто в другой стране: с тем же самым президентом, но совершенно другими законами, с теми же названиями городов и улиц, но совершенно другими правилами движе— ния по ним, с теми же телеканалами, газетами и журналами, но воспринимаемыми не как источник получения информации, а как средство доведения нужной этим людям информации до других нужных людей. Это последнее и стало теперь его работой.

«Есть одна компания, — говорил Юрий Петрович, — по ней, как и по многим другим в СМИ total block, который мы пробивать не хотим, да и не сможем. Но нам нужна серьезная утечка в Интернет с последующей бурной дискуссией в блогах, продержаться надо на хорошем уровне недели две», — и собранная Костей профессиональная команда принималась за работу. К этому времени он погрузился достаточно глубоко, чтобы знать, что такое total block — деньги, большие деньги, которые крупные компании, почти все без исключения, платят федеральным каналам и другим серьезным радио-, интернет— и печатным ресурсам, чтобы в них не было негативных статей, передач, комментариев, связанных с деятельностью этой компании. Это, когда не случалось никаких катастроф. В случае катастрофы следовало снижать такие дискуссии на несколько градусов и сразу же давать для баланса какую-нибудь позитивную информацию, то есть у любого из этих средств информации был нормальный бизнес, выражающийся в каких-то финансовых результатах — иногда прибылях, иногда убытках, в зависимости от того, насколько профессионально управлялось это средство информации, насколько умелым был коллектив журналистов и редакторов, насколько грамотно работал отдел продаж с рекламодателями, а параллельно с этим, нигде не учтенные странички в блокноте главного финансиста, проходил огромный поток, измеряемый миллионами и десятками миллионов долларов, для получения которых не надо было ничего делать — надо было определенные вещи, составляющие саму суть журналистской профессии, не делать. Косте стыдно было признаться, что, прожив в стране столько лет, он совершенно не отдавал себе отчета о существовании в ней этой другой страны, устройство которой он только начинал постигать. Наверное, так в советское время простые учителя и инженеры не знали о том, как устроена другая, цековская[19] жизнь. Не знали, потому что им некому было рассказать. Совершив огромный путь длиной лет в пятнадцать, маятник гласности вернулся в исходное положение, откуда его было и не сдвинуть — слишком большим грузом повисли на нем сумки, портфели и чемоданы, набитые деньгами.