Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове

«Фатали, ты постоянно с нею!» Тубу молча страдает, а Фатали опьянен присутствием Ханкызы и шепчет, шепчет ее стихи, особенно эти строки: «И я напрасно в этот мир явилась, и этот мир, кому такой он нужен?» И никак ей не вычерпать до самого дна скорбь. А в темном и глубоком колодце прибывает и прибывает ледяная вода, она чистая-чистая, родниковая, но сколько в ней горечи! Нет, не вычерпать, и Ханкызы в отчаянии, в круглом зеркале отражается небо, и какое-то лицо смотрит на нее — она сама, и другая, очень похожая на отца, что-то есть у всех у них общее, и в ее взгляде тоже — затаенная гордость, будто именно они создали эти малые кавказские горы, и дяди, и тети со своими племянниками, ее двоюродные братья, она видит их всех в круглом зеркале на дне колодца, разбить, разбить, и она бросает вниз камни, приглушенный смех, лица на миг изуродованы, и новые камни, еще и еще, трудно их тащить, эти тяжелые камни, хватит, Ханкызы, не мучай себя, вода уж скрыта камнями, а ты бросаешь и бросаешь их, а потом обессиленная падаешь на груду камней, под ними погребены предки, но не уйти от их лицемерия, жестокостей, разврата.

О, как выбирали тебе жениха! Ведь единственная дочь последнего карабахского хана и родилась, когда отцу Мехти-Кули-хану было уже за шестьдесят. Непременно выдать за кого-либо из ханской фамилии, но где они, эти молодцы? И чтобы зять непременно остался навсегда в Карабахе! Но есть сыновья у Джафара-Джевашнира, так что не переломится спина Карабаха! Кто? Эти тифлисцы, ставшие царскими офицерами? Ах, есть сыновья и у другого брата, Ахмед-хана. Но всему Карабаху известно, что родились они от незаконной связи его жены с двумя нукерами. А сколько сыновей наплодил покойный хан ширванский, Мустафа; правда, дети никудышные, да и ханство — одно лишь название, но все же — сыновья! Эти вечные разговоры о сыновьях-наследниках, и Фатали, разбирая ханские интриги, должен держать в уме чуть ли пе родословную каждого хана, дабы тут же, по первому вопросу наместника, дать нужную справку. Что ж ты, Мехти-Кули-хан, ни единым сыном жен своих не одарил? Хотя бы в зяте и внуке твоем продолжился ханский род… Царь ждет не дождется, когда иссякнут ханские фамилии. Еще Ермолов говорил: «Болезненный и бездетный карабахский хан». Ведь думали, что долго не потянет. «И там не бывать ханству, оно спокойнее!» А хан тряхнул стариной, и белотелая его красавица понесла от него, злые люди хихикали, а подросла дочь — его глаза! Сокрушался Ермолов: «Ужасная и злая тварь» (это о шекинском хане), «еще молод, недавно женился на прекрасной и молодой женщине…»; да, хан шекинский, земляк Фатали, — неуемный, в точности выполнил завет пророка — у него четыре жены: грузинка, чей стан будто стебелек розы, так и назвал ее — Гюльандам-ханум; Джеваир-ханум, затем третья, имя сначала привлекло, тоже Гюльандам-ханум, и четвертая, дагестанка, как печка горячая! «…Каналья заведет кучу детей, — негодует Ермолов, — и множества наследников не переждешь. Я намерен не терять время в ожиданиях. Богатое и изобильное владение его будет российским округом. Действую решительно, не испрашивая повелений».

Князь Воронцов недавно перебирал старые, тридцатилетней давности, письма, полученные им от Ермолова, когда тот был здесь главнокомандующим, усмехнулся саркастически: «Болезненный и бездетный карабахский хан!..» Вот и бездетный!.. «Такая красавица, — передавали ему, — эта ханская дочь».