Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове

Писарь Никитича по наблюдательской части завел алфавитную картотеку на этих бунтарей-студентов, на «Цэ» — Илья и «Чэ» — Акакий, «извините, — лицо писаря покраснело, — Цэ Акакий и Чэ Илья!» — не очень далеко друг от друга в этой картотеке, и к каждому надо здесь глаз да глаз; досье Акакия тоненькое, никак не наполнить («конспирация?»); и о жене из Петербурга никаких вестей не поступает: как она там, без мужа? и что за семья? клочок бумаги, на котором воспроизведен диалог их человека и Акакия: «Служить?! Ни за что — стихи и есть моя служба». «Плохо работаете!» — внушает своим людям Никитич… Но зато досье Ильи очень занятное: и о землячестве в Петербурге (касса, библиотека, устав, товарищеский суд), и о посещениях салона Екатерины Дадиани (сестра Нины)… «высочайший рескрипт» — «добровольное» ее переселение в столицу; и передача ею Илье альбома Бараташвили; и посещения летней резиденции в доме Багратиони в Царском Селе; прислали, редкий экземпляр, в рукописи, сборник на грузинском, составленный в Петербурге, а там… о боже, сколько дерзости, ереси, бунтарства… специально перевели строка в строку… куда цензура смотрит?! инородческая литература в самом центре — кому она страшна? вот если бы в Тифлисе!.. перерезать дороги, чтоб ни одна строка не просочилась! Вот они, «испившие воды Терека»! у татар — Араке, мол, та и эта сторона, а у этих — Терек, мол, по ту сторону, в России, значит, испили воду, а в ней — бунтарские микробы… и ценнейшее донесение — о встрече с Чернышевским. Да-с, толстенное досье, и их, Фатали с Ильей, разговор. Илья юн, а Фатали вдвое старше. «Приехал? Изгнали! Мошенники!» — и показывает рукой на север; и еще фраза Ильи: «Вот я, председатель общества по распространению грамотности среди грузин. Но что я могу?» (стоило ли подслушивать? но как знать… надо ж послушать, о чем толкует этот юный член комиссии по урегулированию отношений между дворянством и крестьянами в связи с реформой, князь Чэ!).

Но нет — шпик-раззява, проглядел… — не воспроизведено: об обыске в Петербурге, когда были найдены портреты Герцена и Бестужева, перевод на грузинский «Марсельезы». «О, Петербург!.. Как у вас, мусульман? Тонкий как волос и острый как меч мост над адом, — и он, Петербург, для меня волосок, который судьба, точно мост, перекинула между тьмою и светом!»

Есть еще студенты, бывшие, большей частью грузины и армяне, татар, слава богу, нет, смирные, двое только, да и то один с горской, другой с персидской примесью, — успокаивает себя Никитич; тем, из грузин и армян, кажется, что у них конспирация на высочайшем уровне, а писарь на каждого завел карточку.

Особо любимая Никитичем полка — с русскими книгами, время от времени он очищает ее, сжигая лишние книги в печи, а ведь мог бы какие большие деньги заработать, — цена на них нынче немалая, чистым золотом платят, — русские книги, изданные за границей, они присланы сюда, в цензуру, из Тифлисской таможни, Батумского таможенного округа, Потийской таможни, Редут-Калесской карантинно-таможенной заставы. Редкая коллекция у Никитича… Из тех, что задержаны, и из тех, которые цензурой зарезаны.

Кое-какие из задержанных на таможне книг Никитич перелистывает, даже пересказывает иногда — искренне, без капканных целей — в кругу высшего офицерства, однажды и Фатали слышал: «До чего же наивно, ведь о нашей жизни они не знают, ну, год-другой старые обиды выплескивают в книжонках, а дальше что?!» И оглядывает собеседников, может, кто что скажет? А они молчат, ждут: что же дальше? «Ну и шайтан с вами, не хотите поддерживать беседу, не надо!» Уходит в тир, здесь он, под канцелярией, в просторном подвале, постреляет в чучела горцев, похожих на Шамиля, и отведет душу. Любит Никитич и штыковой бой — неподалеку на пустыре за казармами тоже чучела горцев выставлены, — «коли!..» Для солдат свой, а для офицеров — тоже свой, так сказать, майдан.

А потом пригласит Фатали, задание ему, для рассылки среди горцев новые грозные правительственные прокламации перевести, весьма срочно!

— Но поездка очень важна. Мой проект… Если его примут, это же переворот в мире Востока! И он на пользу нам, — внушает Фатали.

«Проект? Переворот? Или Восток?» — ухмыляется Никитич.

А Фатали, увы, еще не научился читать мысли.

— Исчезнет вражда к иноверцам, вернее, иноверцев… — запутался Фатали: есть и то и другое.

— не думайте, Фатали, что я забыл, как вы провалили дело с турецким генконсулом!

— а вы расскажите, как свою коллекцию книг пополняете! как вам полицмейстер или его доверенный пристав, составив акт о сожалении вредных книг, по экземпляру крамолы дарят!

— дарят?! — Никитич вспомнил про свою тетрадочку, куда заносит каждую приобретенную книгу и — за сколько рублей серебром.

— ай да стражи предержащей власти!.. а можно заглянуть в списочек, что вы передали Кайтмазову, когда он в Санкт-Петербург поехал? кстати, есть у вас там «сплетни», переписка жителя луны с жителем земли.

— не морочьте мне голову, — не верит Никитич, что есть такая книга, — мы поручали вам установить с ним контакт!

— с жителем луны?!

— повлиять!..