Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове

Лишь сила штыков. Лишь воинство. И эти его полковничьи погоны на мундире, — фотография на столе, он пошлет ее вождю огнепоклонников, очень тот просил; и новые надежды: а может, распространить идеи «Писем» среди огнепоклонников, связаться с разветвленной — от Индии до Месопотамии — сектой зороастрийцев, находящейся в оппозиции к официальному исламизму, и заручиться их поддержкой в борьбе против духовной основы деспотической власти? Вождю огнепоклонников рассказал о Фатали и о его книге, в которой развенчиваются исламизм и тирания, Джелалэддин-Мирза. Наслышан и Фатали о вожде огнепоклонников — Манукчи Сахибе Каяни. Он получил книгу его путешествий, выпущенную под псевдонимом «Дервиш Бренного Мира». Книга построена в форме диалога с шейхом, в котором раскрывается тяжелая участь гонимых огнепоклонников-зороастрийцев, насильно обращаемых в иную веру. Лишь книгу прислал Манукчи Сахиб — ни письма, ни обращения.

— Принц Джелалэддин-Мирза, — просит Фатали, — встретьтесь, пожалуйста, с Манукчи Сахибом, из моих уст передайте ему: «Эй, Манукчи Сахиб! Шейх, с которым вы спорите, и наш враг! Пути идей Кемалуддовле закрыты, а сам он вынужден прятаться и скрываться от тиранов. У него много друзей-единомышленников в разных частях света, и они имеют в руках его книгу. Идеи Кемалуддовле непременно распространятся по всему свету, придет этот день. И на людей подует ветер свободы. И сгинут деспоты.

Эй, Манукчи Сахиб! Кемалуддовле с вами в вашей борьбе против угнетения и насилия. Потерпите немного, и мы победим. Пусть только выйдет «Кемалуддовле»!..»

И Манукчи Сахиб откликнулся: «Да будут светлыми ваши день вчерашний, день нынешний и день завтрашний!..» Он не только слышал о «Письмах» — он эти «Письма» держал две ночи в руках и с помощью учеников переписал, составил несколько экземпляров, чтоб распространить, и сам переводит на древний каджаратский язык, родной индийским и персидским зороастрийцам, ищет пути, чтобы издать «Письма» на фарси и каджаратском языках, может быть, в Бомбее, и распространить по всему Востоку, — это «пробудит в массах тягу к культуре, возбудит протест против тирании, восторжествует закон» (это слово написал Манукчи Сахиб, о наивный, по-русски).

Знает Манукчи Сахиб и о Рухул-Гудсе — Мелкум-хане (не он ли передал «Письма»?), о его масонских ложах. «О, если бы мир был устроен по идеям Рухул-Гудса и Кемалуддовле! — мечтает Манукчи Сахиб. — Только я изменил имя Джелалуддовле на Игбалуддовле: не падет ли тень на очень популярное здесь имя принца Джелалэддина-Мирзы, поборника просвещения народа?..»

Вождь огнепоклонников Манукчи Сахиб получил фотографию Фатали и спешит сообщить ему о себе: на фарси понимаю хорошо, но пишу плохо, ибо родной мой язык каджаратский, пишет вам под мою диктовку мой ученик, свободно пишу и читаю по-английски, изучил в Индии. Оба, увы, уже стары — и Фатали, и Манукчи Сахибу за шестьдесят. «Мы не увидим, как расцветут наши страны, свободные и счастливые, а ведь расцветут же, иначе к чему эта наша жизнь, наши думы, наша борьба… верьте, дети наши…» — пишет Фатали, а сам в сомнении: «Увидят ли они?!»

И с огнепоклонниками — лишь переписка, разговоры; что они могут, если ничего не удается здесь: ни в Петербурге, где обещают два издателя, ни в Париже или Брюсселе, где Рашид и его друг, родственник крупного парижского издателя, ни даже в Тифлисе…

«Но есть типография в Тифлисе! — недоумевает Манукчи Сахиб. — Если издадите, я куплю сто экземпляров…»

Знает и Кайтмазов о «Кемалуддовле», но избегает встреч с Фатали, иногда ведет себя так, будто вовсе они незнакомы и он видит его впервые. Копится, зреет, сгущается: «Такие неслыханные дерзости! Такая взрывчатая ересь! Он спятил! В клетку его, чтоб водить и показывать! И казнить мало, чтоб кровь его не поганила землю!..»

По секрету сказали Фатали, что пришло письмо наместнику из Брест-Литовска, а тот передал письмо Никитичу; о какой-то рукописи в нем речь. «Знаете ль? У вас под боком — подрыв основы веры и правопорядка…» — «Но о Востоке ведь, а мы как-никак — Запад!..» — «Да? Вы так думаете?! Вы что же, пастолько наивны, что не понимаете? Или притворяетесь? Восток — это для отвода глаз, это маска, — сбросьте ее и вашему взору предстанет… Пояснить еще? Ах, вы не поняли, вам еще носом ткнуть!.. Да, наш правопорядок (не скажет ведь: «царский деспотический режим»). Не потому ли и за границу послать, чтоб там на русском?! Слава богу, закрылась вольная типография, погасла звезда, умолк колокол, вырвали ему язык, сгинул Искандер!..»