Неизбежность странного мира

— Да, были миражи, — согласятся те, кто настроен решительно «за». — Но и миражи в пустыне — явление природы, а не каприз глядящего: миражи можно сфотографировать. Они — следствие искривления световых лучей в атмосфере. И хоть искаженно, но показывают они реальные вещи. Арагацкие физики исключили миражи, которые могли порождаться старыми знакомыми — электронами и протонами. В огромной статистике своих измерений они, несомненно, первыми наблюдали новые частицы. Они качественно указали на существование и пи-мезонов и К-мезонов… Это их заслуга.

Кто прав?

С нашей стороны было бы самонадеянно и смешно пытаться дать свой ответ на такой вопрос. Может быть, как всегда, истина лежит где-то посредине?

Но подождите, тут затесались в рассказ какие-то еще не встречавшиеся нам К-мезоны. Откуда они взялись?

Дело в том, что открытие ядерно-активных пи-мезонов было только началом целой цепи таких выдающихся событий в микрофизике наших дней. К середине 50-х годов после бесчисленных разногласий между экспериментаторами разных стран оформилось в таблице элементарных частиц многолюдное семейство новых мезонов с массой около 1 000 и сравнительно долгим (необъяснимо долгим) временем жизни. У них была та самая масса, над значением которой возник третий холм на очищенной от миражей арагацкой спектральной кривой. И стоит заметить, что физики на Арагаце все время вопреки сомнениям многих ученых настаивали на непонятном «долголетии» новых мезонов.

Эти-то новые промежуточные частицы, тоже рождающиеся при бомбардировке атомных ядер, были скромно названы кем-то К-мезонами. А вообще говоря, они заслуживали и более звучного имени: они уже поведали физикам немало неожиданных новостей о сложных взаимодействиях частиц в недрах материи. Как раз-благодаря своеобразию их рождения и распада строгая наука обогатилась таким нестрогим поэтическим термином, как «странность», и такими любопытными выражениями, как «сохранение странности» и «несохранение странности».

Для изучения этих «тысячников», как называют их на Арагаце, и для наблюдения частиц с массой около 500 Алиханян и ввел в конструкцию масспектрометра туманную камеру Вильсона.

Так, может быть, на Арагаце впервые наблюдались и К-мезоны? Может быть, среди варитронных миражей действительно был истинный К-мезонный холм? Это тот же вопрос, что и о пи-мезонах. Не нам на него отвечать.

Одно бесспорно: из живой истории науки ничто не может быть вычеркнуто. Эта история — непрерывная драма научных исканий. В ней все оставляет неизгладимый след. И верным знанием законов и явлений природы ученые обязаны не только сразу добытым истинам, но и временным заблуждениям, в которых истина прячется.

Не обсуждая вопроса о конкретных массах наблюдавшихся на Арагаце частиц, оставив в стороне спор о миражах, недавний президент Академии наук СССР академик А. Н. Несмеянов сказал в 1957 году, что в работах Алиханова и Алиханяна впервые была поставлена сама проблема существования элементарных частиц, промежуточных по массе между мю-мезонами Андерсона и протонами. Не это ли и есть «истина, лежащая посредине»? Таких заслуг история изучения микромира не вправе забывать.

…А как же частицы-пятисотки, те, что подняли в свое время средний холм на спектральной кривой?

Это как раз те редчайшие гостьи, за съемкой которых застали мы лаборантов, тоскующих по вечерним огням Еревана. Пока неясно, что скажет об этих предполагаемых мезонах будущее. Алиханян уже мало верит в их реальность.

Арагацкая легенда не кончена, как не кончена интереснейшая история открытия «первооснов материи». Эта легенда — длящийся эпизод в ее романтической мезонной главе[6]. Вот о чем напоминает неоновое слово над Кара-гелем, выведенное в честь надежд и упорства.

Любопытствующий турист (в нем олицетворен любой из нас) крепко пожмет руку старожилу и скажет, наверное, с особым чувством:

Желаю удачи в новых исканиях!

* * *

Я чувствую, что должен попросить у читателя прощения за пестроту и недостаточную цельность оканчивающейся здесь первой части этой книги. Конечно, всегда легко оправдаться ссылкой на неизбежную пестроту любых «Путевых заметок». Но причина видимой нецельности этой первой половины повествования лежит глубже.

Казалась бы, надо было строго отделить рассказ о физических идеях теории относительности от всего остального — от экскурсии на Арагац, как в природный заповедник элементарных частиц, и от экскурсии — в Дубну, как на завод искусственно изготовляемых «первооснов материи», от воспоминаний об алхимии и об эфире, от многочисленных отступлений в разные стороны… Вообще, может быть, не следовало водить читателя за собою по сцене, где разыгрывались и разыгрываются драматические события в жизни экспериментаторов. Ведь главное все-таки в этой части — рассказ о рождении странных представлений о мире, принесенных теоретической мыслью Эйнштейна. В "сочетании таких разнородных вещей, какие заполнили собою предыдущие страницы, казалось бы, нет решительно ничего обязательного…