Неизбежный финал

— Ты, может, спросил его и в какую сторону они передвигаются?

— Нет, это-то как раз и засекречено.

На минуту я готов поверить в то, что этот таксист не случайно вынырнул именно передо мной на дорогу, он хочет поймать меня на крючок — разглашение секретов в военное время!

Мы подъезжаем к площади Святого Георгия. Я внимательно вглядываюсь, прислушиваюсь, нет, все тихо. Румынских военных — ни следа. Никто никуда не спешит. В магазинах на Липскани ставни открыты как ни в чем не бывало.

— Едем через площадь Унирии? — Голос водителя все так же мрачен. Как будто это я виноват, что пот покрывает ему всю лысину словно лаком.

Киваю в знак согласия и снова завожу разговор о полке на марше, который он сегодня видел:

— Маневры, наверное… Учебная тревога, это у них часто бывает.

— Как бы не так! — возражает он. — Что это за маневры с полной боевой выкладкой?

Та-ак, что бы это могло значить? Настоящая тревога или учебная? И в том, и в другом случае капитан Деметриад должен был предупредить меня. Он этого не сделал. Почему? Неужели существует какая-то связь между моим загадочным заданием и…

— Вот она! — подпрыгивает водитель, обрадованный внезапно предоставившейся возможностью доказать мне, что не такой уж он болтун. — Вот она, армия, которая вышла из казарм!

В самом деле, в то время как наша машина продвигается к Сенатскому мосту, я вижу слева пехотную колонну, идущую форсированным маршем по Каля Раховей в сторону Дворца юстиции. Я без труда замечаю, что они идут с полной выкладкой: оружие, боеприпасы, каски… Учебная тревога? Или настоящая?

— Давай направо, по Каля Викторией! — решаю я. — У главного почтамта остановишься.

Минутой позже «бьюик», лихо скрипнув тормозами, останавливается возле здания главного почтамта.

— Подожди меня здесь.

— А если не вернешься? Я что, останусь при собственном интересе, да?

Эх, взял бы я его за лацканы пиджака да потряс бы как следует — но на нем и пиджака-то нет, только мокрая от пота рубашка. Я ему не какой-нибудь проходимец. Швыряю на сиденье удостоверение личности — пусть посмотрит. Если потеряет — не жалко, у меня дома их штук пять на разные фамилии.

Главный почтамт меня не интересует. Ничего подозрительного возле его величественного фасада не происходит — это я вижу издали, пока бегом пересекаю улицу.

Зато в «Гранд-отеле» полно немецких летчиков. Так оно, впрочем, и должно быть — ведь сразу за гостиницей, в каких-нибудь ста метрах, на улочке Ильфов — здание германской военно-воздушной миссии, возглавляемой генералом Герштенбергом.

Проходя мимо ресторана «Гранд-отель», я вижу через большое окно веселые лица немецких офицеров. Они едят сосиски, намазанные горчицей, и пьют пиво из высоких тяжелых кружек. Это похоже на рекламную витрину. Что за дурацкое задание — смотреть, как немцы наедаются до отвала? Тоже мне разведка!

Вхожу в гостиницу с видом завсегдатая — и прямо к портье. Светловолосый голубоглазый инвалид — левый рукав пиджака засунут в карман — любезно спрашивает по-румынски, чем он может быть полезен. Не колеблясь, отвечаю ему на своем безукоризненном немецком:

— В каком номере живет капитан Вилли фон Пфлюг?

«Фон» я изобретаю тут же на ходу, чтобы портье из уважения к этой приставке раскрыл регистрационную книгу и порылся в ней. В это время можно закурить и осмотреться. Тишь да гладь… Над всей Румынией безоблачное небо. Гостиница спит, черт ее побери, или притворяется, что спит. В ресторане, впрочем, как всегда оживленно.

— Господин офицер…

В этот момент звонит телефон, и портье вынужден отойти от меня. Я знаю, он хотел сказать мне, что никакой фон Пфлюг в «Гранд-отеле» не проживает. Наблюдаю, как он снимает трубку, отвечает, слушает… Отложив трубку в сторону, портье вежливо просит меня подождать одну минуту и направляется в сторону ресторана. Мне слышно, как он громко объявляет по-немецки: «Господина майора Блюма срочно просят к телефону» — и возвращается в сопровождении низенького пухлого офицера. Китель майора распахнут, под ним видна мокрая от пота рубашка. Он лихо рявкает в трубку:

— Майор Блюм у телефона! Да, господин генерал!.. Как? — Он делает паузу и поднимает глаза к лампе под потолком. — Слушаю, господин генерал!.. — Положив трубку на рычаг, он застывает возле аппарата, как загипнотизированный. Я вижу, как он мгновенно меняется в лице, как будто его внезапно затошнило. Беловолосый портье тоже замечает эти изменения и спрашивает:

— Что случилось, господин майор? Вам плохо?

Майор выходит из оцепенения и отвечает ему:

— Тревога, Ганс, тревога! — И поспешно направляется в ресторан.

Портье вспоминает наконец обо мне и с изысканной любезностью говорит:

— Мне очень жаль, но майор фон Пфлюг у нас в отеле не проживает.

«Огорченный», я благодарю и выхожу на улицу. Сделав несколько шагов, останавливаюсь напротив окна ресторана и смотрю, что происходит за стеклами. Несколько офицеров-летчиков поднимаются с недовольным видом и собираются уходить. Итак, люди генерала Герштенберга тоже подняты по тревоге. К чему бы это? Может, какие-то изменения произошли на фронте под Яссами?