Неизбежный финал

Тактические учения закончились только во второй половине дня, часам к трем. Андроник прикинул, что если откажется от обеда в офицерской столовой, то сможет успеть на бухарестский скорый. Он бросил в чемодан, забитый фотопринадлежностями, несколько пачек печенья и помчался на вокзал. С большим трудом купил билет без места и большую половину пути простоял у окна в проходе, забитом пассажирами. Мысль, что таким образом он на шесть часов раньше доберется до своей постели, помогала ему стоически переносить все неудобства поездки.

Теперь он испытывал не только усталость, но и голод. Он решительно поднял чемодан и, выйдя из здания вокзала, отправился на поиски такси. Стояла тихая осенняя ночь. Небо было усыпано звездами. Откуда-то потянуло дразнящим запахом пареной кукурузы. Словно острым копьем, кольнул голод.

Такси удалось поймать довольно быстро, и Гаврил Андроник подумал, что счастье окончательно его не покинуло. Сев возле шофера и положив чемодан на колени, он оживился. Припомнил учение: ему удалось-таки запечатлеть ночной заградительный огонь артиллерии. Если фотография окажется качественной, он, возможно, сумеет выставить ее в ежегодном салоне художественной фотографии.

У него вырвался глубокий вздох — перед глазами вновь возник образ Родики. Он с беспокойством взглянул на шофера, будто тот мог разгадать причину его тревоги.

«Я не был дома трое суток, но стоит ли торопиться? И зачем? — мучительно думал он о предстоящей встрече с Родикой. — Она стала чужой, я потерял ее… Совершил ошибку и теперь вот расплачиваюсь…»

Под равномерное покачивание машины он вспоминал о том объяснении. Он просил у нее прощения, призывал понять его. Она слушала молча, с холодным безразличием человека, для которого все пути отступления уже отрезаны. Она вынудила его согласиться на любые условия. Тогда он пообещал сделать все от него зависящее, чтобы спасти, словно от пожара, то, что еще можно спасти. И лишь иногда какой-то жест Родики, случайная улыбка на ее лице мелькали как луч надежды.

Неуверенным шагом он поднялся на свой этаж, но, прежде чем успел вставить ключ в замочную скважину, кто-то невидимый задал ему язвительный вопрос: «А что, если ее нет дома?» Он нашел в себе силы преодолеть сомнения, открыл дверь и вошел в прихожую, охваченный радостным предчувствием, какое испытывал только в первые годы их совместной жизни.

— Андро! — донесся из спальни мягкий голос Родики. — Это ты?

— Рад тебя видеть! — ответил он, и от волнения у него перехватило горло.

Родика, вероятно, читала при свете бра — остальная часть квартиры была погружена в темноту.

— Ты голоден? — спросила она.

— Ужасно.

Он снял ботинки и, надев тапочки, прошел через столовую в спальню. Родику он застал в постели с книгой в руках. Он подошел бы к ней и обязательно поцеловал, но вовремя вспомнил, что весь пропитался потом и дорожной пылью. В полумраке он опять увидел ее лицо, будто высеченное из камня, и отправился в ванную. Позже, когда он в пижаме вернулся в спальню, она оторвалась от книги и произнесла:

— Все на кухне. Я ждала тебя…

Андроник подошел к ней и поблагодарил, поцеловав в губы. Холодность Родики его не обескуражила.

Читать спокойно Родика не могла. Она то и дело отрывалась от страниц романа Раду Тудорана и невольно поглядывала в сторону кухни. Из спальни она не видела Андро, но ей казалось, что она различает каждое его движение. То были движения чужого человека, к которому она испытывала непонятную жалость. В свете бра она заметила, какое у него осунувшееся, бледное, словно восковая маска, лицо. Без сомнения, этого чужого человека, вернувшегося с учений, мучили тяжкие мысли.

«Себя пожалей, а не его, — думала она. — Ты ни в чем не провинилась, а он тебя оскорбил, словно порочную женщину».