Неизбежный финал

Когда вышли на улицу, Ники предложил майору отметить столь счастливое завершение его злоключений стаканчиком виски.

— Не откажусь, — радостно откликнулся Хемон. — Я знаю поблизости неплохой бар, да и пройтись немного нам не помешает.

Улица была узкой. Высокие серые здания, прилепленные одно к другому, делали ее еще более тесной. Ники Удиштяну, по-приятельски подхватив майора под руку, принялся изливать ему свои чувства:

— Я просто счастлив, что все так закончилось. Не поверишь, из-за утерянного паспорта меня уже начала мучить бессонница. Для меня… Как бы это сказать? Я человек современный… но понятие чести для меня сохранило тот же смысл, который оно имело на протяжении веков для представителей рода Кантакузинов… Я человек современный, но если кто-нибудь затронет мою честь, я готов вызвать его на дуэль. Да, в этом отношении я консерватор…

Удиштяну прорвало. Громкие, напыщенные фразы одурманивали его, словно крепкое вино, хотя он сознавал, что за напыщенной фразеологией, которой он упивался, скрывалась слабая натура, прямо-таки предназначенная для конформизма.

Подмораживало. Снег скрипел под ногами. Понимая, что румын впал в состояние эйфории, майор слушал его не перебивая.

— Эта поездка, дорогой друг, доставила мне большое удовольствие. Случаю было угодно, чтобы я встретился со своей прежней любовью. Потом я получил огромное удовлетворение от знакомства с тобой… Теперь я знаю, что в Швейцарии у меня есть не только капризная тетка, но и хороший друг. А еще я хотел сказать, что очень приятное впечатление произвела на меня оперативность вашей полиции.

— Приятно слышать такие отзывы о моей стране… — подал голос Хемон.

Ники Удиштяну только приготовился похвалить и его, как услышал:

— Мы прибыли!

Они вошли в тесный бар. В этот час посетителей было мало. Они уселись за слабо освещенный столик. Яркая блондинка, одетая в короткое красное платье, подала им виски с содовой.

— Дружище, я так тебе благодарен! Я у тебя в долгу, и ты в любое время можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо, Ники. Уверен, что мы еще встретимся — здесь или в Румынии. Кстати, когда ты уезжаешь?

— Через пять дней. Еду поездом, ведь зимой летать рискованно. И потом, хочется проехаться в спальном вагоне, посидеть в вагоне-ресторане.

Майор Хемон сделал глоток, долго наблюдал, как тает в стакане лед, и, наконец, заговорил:

— У меня есть друг, он штатский… Маурициу Форст мне как брат. Когда я рассказал о тебе, о твоих злоключениях с паспортом, он захотел с тобой познакомиться, Поэтому я и спросил, когда ты уезжаешь. У него в Румынии кто-то есть, и он хотел попросить тебя…

Ники не дал майору договорить:

— Твой друг — теперь и мой друг. Не надо меня просить. Норок[1]! — неожиданно произнес он по-румынски и принялся описывать румынские обычаи.

Хемон запомнил слово и, подняв стакан, по слогам произнес:

— Но-рок!

Они выпили. Ники Удиштяну, желая еще раз подчеркнуть свою признательность, принялся рассказывать майору, что у румын есть песня, которая, по его мнению, выражает душу народа. Смысл ее можно передать так: если ты сделаешь мне добро, я отдам тебе одежду со своего плеча.

Майор Хемон рассмеялся и, показывая, что понял смысл песни, возразил:

— Мон шер ами, не думаю, что твоя одежда мне подойдет… Я повыше тебя да и…

— …постройнее, — рассмеялся и Удиштяну. — Придется сделать так, чтобы подошло. Норок!

— Но-рок! — повторил Хемон, радуясь, что запомнил это румынское слово.

НОВЫЕ СТРАДАНИЯ ФОТОРЕПОРТЕРА

— Ты сможешь поехать?

Гаврил Андроник слушал начальника, опустив голову. Но вопрос заставил его выпрямиться и посмотреть прямо в глаза главному редактору. Он понял, что его плохое настроение все относят на счет болезни.

— Товарищ полковник, раз есть приказ…

— Вот тебе на! — прервал его полковник. — Я говорю с тобой по-человечески, понимаешь? Если ты неважно себя чувствуешь, я найду выход… Для этого я и поставлен начальником. Ты меня понимаешь?

Обычно привычка главного редактора то и дело спрашивать «Ты меня понимаешь?», даже если вопрос этот не вязался со смыслом фразы, забавляла Андроника. Но сегодня он был слишком подавлен собственными переживаниями, чтобы позабавиться хотя бы в течение нескольких секунд. Правда, в какой-то момент он подумал, что найдет в себе достаточно сил, чтобы рассказать человеку, с которым его многие годы связывали товарищеские отношения, обо всем, что лежало камнем у него на душе, но вместо этого проговорил довольно бодрым тоном:

— Товарищ полковник, я здоров, так что…

— Э, Гаврил, с тобой что-то творится… Ты меня понимаешь? Невооруженным глазом видно: тебя что-то волнует, так какого черта… — Полковник Иоанид пристально посмотрел на фоторепортера сквозь дым сигареты. — Уж не занялся ли и ты литературой? — в шутку спросил он. — С недавнего времени в нашей редакции все начали писать… Ты меня понимаешь?

Андроник изобразил на лице подобие улыбки, будто боялся более откровенного проявления чувств, и примирительным тоном сказал: