Перешагиваю через Доминика и захожу за угол в поисках лифта. Не могу вернуться на вечеринку, только не в таком виде. Вена на шее пульсирует, и перед глазами все расплывается. Мне нужен воздух. Нужно успокоиться, черт возьми.
Эва проскальзывает в лифт следом за мной как раз перед тем, как дверь закрывается. Она прислоняется к противоположной стене, наблюдая за мной, пока мы спускаемся.
— На что ты уставился?
Я стискиваю зубы.
— На тебя.
— Почему?
— Потому что мне любопытно.
— Что именно?
— Почему в тебе так много гнева.
Тяжело вздыхаю и провожу пальцами по волосам.
— У меня аналогичный вопрос к тебе. Но я не задаю вопросов, на которые уже знаю ответы.
Ее бровь приподнимается.
— И каков же ответ?
— Мы оба застряли в жизни, которой не хотим жить.
Ее глаза расширяются на долю секунды, как будто Эва удивлена — удивлена тем, что я знаю, что она чувствует, или удивлена тем, что я обвинил ее в этом дерьме.
— Тогда почему ты здесь? Она отталкивается от стены и выходит на середину лифта. — Если ты несчастлив своей жизнью, то почему бы просто не уйти и не заняться чем-нибудь еще?
— А как насчет тебя? — Возражаю. — Зачем утруждать себя посещением этих вечеринок с чопорными придурками? Зачем встречаться с кем-то вроде этого куска дерьма, подражающего
Ее рот открывается, затем закрывается.
— Именно.
Лифт открывается, и я оставляю ее внутри, не потрудившись проверить, идет ли она следом.
Как только прохладный воздух касается моей кожи, чувствую себя лучше. Я поворачиваю шею и начинаю пробираться обратно к дому Эвы.
— Подожди, я еще не хочу идти домой, — говорит она, подбегая, чтобы не отставать от меня.
— Тогда возвращайся на свою маленькую вечеринку. Развлекайся.
Она усмехается.
— На этой вечеринке очень скучно.
Стискиваю зубы, и замираю. Я не могу позволить ей уйти одной. Ее отец уволил бы меня, а мой собственный убил бы.
— Ладно. Куда ты хочешь пойти?
Эва расстегивает молнию на своей сумочке и достает бутылку текилы.
— Вот, украла это с вечеринки. Давай напьемся в хлам.
ЭВА
— ЕСЛИ БЫ СЕГОДНЯ УТРОМ ТЫ СКАЗАЛ МНЕ, что сегодня вечером буду сидеть на лестничной клетке своего дома и напиваться со своим телохранителем, я бы рассмеялась тебе в лицо.
И все же мы здесь. В этом смысле жизнь забавная штука.
Здоровяк сорвался сегодня вечером. Его сдержанный, стоический образ исчез, и я увидела в нем что-то настоящее. Хочу продолжать пробивать его поверхность, снимать слои, чтобы проникнуть глубже. Такое ощущение, что в нем есть гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.
Я отвинчиваю крышку с бутылки текилы и делаю глоток, прежде чем передать ее ему.
Он запрокидывает голову, и я наблюдаю за тем, как его полные губы обхватывают горлышко, как изгибается его точеная челюсть, когда она двигается, как его адамово яблоко подпрыгивает на шее. Бесстыдно пялюсь на него и уже собираюсь отвести взгляд, когда он ставит бутылку на пол между нами.
Но затем парень снимает свои солнцезащитные очки и вешает их на вырез рубашки.
Я догадывалась, что его глаза такие же темные, как и волосы, но, черт возьми, как же ошибалась. Поразительные зеленые глаза смотрят на меня в ответ, и вжимаюсь внутрь. Все остальное в нем угрожающе и таинственно, как черный океан ночью. Но его радужки сияют, как солнце. Они захватывают вас, пригвождая к месту, как прожектор, освещающий каждый ваш изъян. Когда они смотрят на тебя, спрятаться не получится.
— Что?
Грэм ерзает под тяжестью моего взгляда.
— Тебе и правда следует перестать прятать эти глаза за солнцезащитными очками.
Парень отводит взгляд, проводя пальцами по волосам.
— Знаешь, я даже не знаю твоего имени.
Он делает еще один глоток из бутылки.
— А это имеет значение?
— Да, если ты собираешься быть моей тенью гигантских размеров в течение следующего дохрена долго времени.
Он замолкает, по какой-то причине колеблясь. — Грэм.
Интригующе.
— Мне нравится. — Подталкиваю его плечом. — Но все равно буду называть тебя Здоровяк.
Его губы подергиваются.
— Так и думал.
— Послушай, прости, что вымещала на тебе свое дерьмо. Ты не виноват, что мой отец нанял тебя.
Он на мгновение замолкает, словно погруженный в свои мысли, прежде чем заговорить.
— То, что ты вчера сказала Дианне о своем отце, я понимаю. Больше, чем ты думаешь. Мой отец заставил меня взяться за эту работу, и у меня не было выбора. Не хочу быть здесь так же сильно, как ты не хочешь, чтобы я был здесь. Но не могу сказать ему «нет».
— Почему?
— Это сложно. — Парень отводит взгляд. — По крайней мере, твой отец заботится о тебе. Он боится, что кто-то причинит тебе боль, еще большую, чем уже причинил. Если мое присутствие может немного успокоить его, то что в этом плохого?
Качаю головой.
— Ему становится легче от осознания того, что он может контролировать меня. Не принимай это за любовь.