Неизданные архивы статского советника

— Ну да. У нее и багажа-то не было особого. Знаете, небось, батюшка их разорился и скончался осенью девяносто третьего. Бедствовала она, но не унывала, не жаловалась. С матушкой моей возилась, как не каждая дочь станет — к осени та и на ноги встала, и в разум вошла. Коли б не лихорадка — так и жили. — вздохнул большой бородатый ребенок.

— А когда Анфиса Платоновна упокоилась, то что стало с Ксенией Александровной? — статский советник мягко вернул рассказчика к основной теме.

— Она тут уже прижилась, и в лавке распоряжалась, и вообще… Я ей предложил… Не важно. В общем, замуж она не хотела, так я принял ее в счетоводы. Очень уж ей цифры удавались.

То есть замуж звал, а она не пошла. Предпочла сомнительный статус приживалки и торговки. Она вообще нормальная? Да и кто тут в своем уме — один подбирает незнакомку с улицы компаньонкой к умирающей матери, а потом к деньгам подпускает, другой после случайного знакомства сразу женится.

— И Вы незнакомого человека пустили к денежным вопросам? — наверняка купец что-то другое имел в виду.

— Да как Вы можете в ней сомневаться? Она порядочнейший человек. И у меня, и у Антона Семеновича Рябинкина, приятеля моего, в аптеке работала — ни одной копеечки не пропало. И выручки стало в разы больше. Она же столько всего навыдумывала, и конкурсы, и игры, и витрины! Вы вот аптечную витрину видели?

Тюхтяев только согрелся и не горел желанием выходить наружу, но когда ты не очень высок, а тебя хватает этакая белесая горилла, то разумнее подчиниться. И вот они стоят перед витриной… Ну не факт, что это именно аптека, в Санкт-Петербурге так и дом терпимости можно оформить — женский манекен обладал столь большим милосердием, что оно прямо вываливалось на поднос. Судя по протоптанной к стеклу тропинке, дама пользовалась популярностью.

Тюхтяева затащили и в аптеку, где за прилавком скучал напомаженный юный аптекарь с томиком Бодлера в руках.

— Познакомьтесь, товарищ мой, Антон Семенович! — разволновавшийся лавочник едва не забыл о приличиях. — А это товарищ отца нашего Петра Николаевича, Михаил Борисович Тюхтяев.

Полусонное чудо томно взмахнуло ресницами раз, другой и Тюхтяев понял, насколько ошибался граф насчет купца, а также природу отказа госпожи Нечаевой от столь удобного брака.

— Антуан, ты расскажи ему про Ксению Александровну! — смущенно проговорил Калачев, чем окончательно подписал себе диагноз. Зря Николай Владимирович унижал невестку купеческой подстилкой.

— Ксения Александровна? — мелодично пропел аптекарь. — Что-то случилось?

— Нет-нет. Просто справки навожу. — поспешно успокоил его Тюхтяев и засобирался восвояси. Не то чтобы брезговал людьми подобного рода, но Антуан раздражал.

— Очень приятная девушка и добросовестная работница. Уж скоро год, а посетители до сих пор ее спрашивают.

— Вот о чем я говорил! — жарко бормотал Фрол по дороге обратно. Тюхтяев только отстранялся от такого проявления симпатии.

— Как же она вас всех тут к рукам прибрала. — только и сказал напоследок.

— Да к таким рукам не грех и прибраться. — ответил Калачев, прямо глядя в глаза. А ведь не глуп, совсем не глуп.

* * *

В военной части историю о дуэлях рассказывали поподробнее. Было их четыре и все по поводу взаимоотношений купца и его работницы. Все же провинция, никакого понимания у людей. Интересно, Петр Николаевич знал или просто доверял любимой невесте?

На почте отправлял телеграмму нанимателю «Городъ пустынный и малолюдный. Возвращаюсь». Служащий с бегающими глазками уточнил:

— Это Вы госпожу Нечаеву разыскиваете? — издержки маленького городка. Все всё обо всех знают, а новеньких рассматривают как под лупой.

— Не разыскиваю. Справки навожу. — Тюхтяев обожал таких обиженных на мир, потому что они сливали всю информацию не сортируя.

— Очень сомнительная девица с дурным характером и плохим воспитанием. Да и подумать — юная девушка из хорошей семьи поселилась у чужого мужчины и больше года вдвоем с ним прожила. А потом письма писала каждую неделю, даже покуда муж жив был. А ведь носила себя как царица, словно никто вокруг не понимает ничего.

— А потом те, кто ей это объясняли, с лестницы навернулись, да Дмитрий Денисович? — раздалось ехидное из-за стойки с марками. Тот остроглазый малец из лавки.

— Да я тебя сейчас, паршивец! — почтовый служащий выбежал за парнишкой, но покуда обходил стол, покуда открывал дверцу, тот успел больше.

— Мало она тебе тогда ухо порвала! — и убег.

Пунцово-красный секретарь Катусов оформил телеграмму, отправил ее, принял деньги и более о госпоже Нечаевой не говорил. Ни плохого, ни хорошего.