Неизданные произведения культового автора середины XX века

Костёр погас, но головни ещё тлели. Рыбак всё ещё рыбачил. Самолёты больше не появлялись. Маленькие волны бежали к берегу по светлой, безжизненной, плоской поверхности залива. Слева, на южном берегу, дымили трубы каких-то фабрик. Справа синела полоса невысокого лесистого северного берега. На горизонте, растворяясь в лёгкой дымке, маячил силуэт воздвигнутого на острове собора.

Старуха скрылась за кучами мусора. Из лежавшей поблизости полусгнившей деревянной бочки вылезла большая, толстая, рыжеватая крыса. Повертев головой и понюхав воздух, она стала осторожно пробираться к воде. Длинный голый хвост волочился за ней по земле, по щепкам, по битым стёклам, по какой-то мелкой белой крупе, по каким-то узким цветным лоскуткам. Одна из тряпочек зацепилась за хвост и волочилась вместе с ним дальше; крыса этого, видимо, не замечала. Оглянувшись, она поглядела на Д., пошевелила усами и спокойно пошла дальше. Д. стоял неподвижно и думал о конце света. Логичность старухиных рассуждений поразила его. Действительно: если сказать, не поверят, а если поверят, начнётся такое!..

Ещё немножко постояв и подумав, Д. двинулся вдоль берега и вскоре оказался на кладбище старых лодок и катеров. Оно выглядело куда романтичнее, чем обычная свалка.

Здесь у самого берега, ничем не прикрытые, никому более не нужные и брошенные на произвол судьбы, гнили, ржавели, коробились, разваливались и рассыпались в труху бывшие шлюпки, вельботы, швертботы, ялики, баркасы, моторные катера, парусные яхты и какие-то другие небольшие суда неизвестного Д. названия и назначения. Их беспомощность была вопиющей. Их вид был трагичен. Некоторые ещё держались на подпорках, сохраняя своё достоинство и как бы надеясь, что о них вот-вот вспомнят, починят их, покрасят их яркой краской и торжественно спустят на воду, после чего они снова будут ходить по заливу, и все станут любоваться ими, как любовались когда-то давно, в дни их далёкой молодости, а может быть, даже и больше будут любоваться, даже и больше будут восхищаться – как знать. Другие же лежали на боку, бесстыдно показывая своё дырявое, ветхое днище, с видом равнодушным и жалким, как и подобает покойникам. Третьи же были опрокинуты кверху дном. Их киль был обращён к небу, а руль как-то непристойно висел в воздухе. Некоторые судёнышки ещё не вполне потеряли свой первоначальный облик – большая часть их обшивки, надстройка и даже мачты были в сохранности, даже стёкла круглых иллюминаторов были, как ни удивительно, целы. Иные же представляли собою зрелище ужасающее, заставляя вспомнить о том, что всё в мире смертно, временно, преходяще, непрочно, всё подвержено тлению и распаду. Их почерневшие полусгнившие остовы были обнажены, и рёбра шпангоутов торчали зловеще и беспощадно. Казалось, что это было кладбище каких-то допотопных животных, давно покинувших планету, ставшую неудобной для их жизни.

На носу переломившегося пополам большого катера, некогда, видимо, элегантного, изящного, роскошного, быстроходного катера, ещё можно было прочесть название: «Стремительный». Д. представил себе, как гордо и надменно, упиваясь своим совершенством, нёсся этот белый красавец по синим волнам, оставляя за собой широкий, бурлящий пенный след, как вода окатывала его гладкую, покрытую лаком палубу, как трепетал флажок на его мачте, как ветер лохматил и теребил волосы некой прелестной, весёлой пассажирки, которая сидела рядом с капитаном, наслаждаясь свежим морским воздухом, великолепием моря и редкой для тех времён скоростью этого лёгкого, почти невесомого судна, за что и прозван он был Стремительным. Где теперь тот молодой, знающий своё дело, уверенный в себе, счастливый капитан? Куда подевалась его кудрявая белокурая мягкая бородка и его шикарная фуражка с коротким чёрным козырьком и огромной золотой кокардой? И что стало с очаровательной юной пассажиркой? «Жива ли она?» – подумал Д. со вздохом, позабыв уже о том обстоятельстве, что пассажирку эту он сам придумал и, быть может, никогда никаких пассажирок на этом катере не катали по той причине, что катер не был пассажирским, что был он приписан к военно-морскому ведомству и ездили на нём только важные судовые адмиралы с ленточками орденов и значками военных академий на кителях. Д. вспомнил, как мечтал он в отрочестве стать моряком, с каким усердием делал модели кораблей, с каким наслаждением произносил названия мачт и парусов – фок-мачта, бизань-мачта, бушприт, стаксель, кливер, с каким благоговением он разглядывал шхуны, подолгу стоявшие у набережной, а после уплывавшие в неведомые края и бороздившие воды далёких безбрежных океанов. Д. вспомнил также, что моряком он так и не стал по разным причинам, и, вздохнув ещё раз, покинул этот печальный корабельный погост. «Странная всё же была старуха», – подумал Д., выходя на ближайшую улицу.

Комментарий