Неизменная любовь

Я стиснула зубы, понимая, что хочется сейчас плюнуть ему в лицо.

— Для молодого парня, Яночка, очень даже удобно жить со взрослой бабой, — продолжал он бесцветным голосом. — Никаких тебе обязательств. Только секс.

— Я не спала с ним! — я все так же шипела, чтобы нас случайно не услышали снизу родители. — Как ты смеешь мне не верить?!

— Смею, девочка моя, смею, — муж накрыл горячими ладонями мои пальцы и сильнее вжал себе в плечи, хотя и так моя хватка уже причиняла ему боль. — Если даже не спала, то скоро переспишь. Не с Артемом, так с другим… Ты очень терпеливая…

Теперь он скользнул руками к моим локтям и начал их наглаживать, а я дергалась, будто меня били молоточком на приеме у невропатолога.

— Но любое терпение рано или поздно заканчивается. И я рад, что в нашем случае это случилось поздно, и ты сумела найти в себе силы подарить мне еще пару лет своего тепла. Без тебя тяжело, без тебя пусто, но у меня есть воспоминания, замечательные воспоминания. Я и так не заслужил того, что имею. Спасибо, что подарила мне себя. Я бы никогда не решился попросить у тебя такого подарка. И я бы никогда не женился, потому что другие бабы на тебя не похожи. И у меня не было бы сына. И я знаю, почему Мишка любит тебя больше, чем меня, потому что у него мои гены. Янусик, ты свободна. Не оглядывайся на меня, пожалуйста. У тебя еще целая жизнь впереди. Моя жизнь в сорок только началась…

Закончил монолог, да?

— В тридцать восемь! — выпалила я. — А в шестьдесят два ты дурак, Березов. Непроходимый тупица! Ты только о том месте думаешь, а что у меня в груди тебе не важно! Совсем не важно?

Я бы хотела ударить себя в грудь, но он продолжал держать мои руки прикованными к его плечам.

— Я купила твой любимый чай, я купила твое любимое печенье. Я перевезла в новый дом подстилку твоей собаки. Твои вещи тоже висят в моем шкафу. Я думала о нас, о нас вместе, а ты — ты думал только о себе. И не смей прикрываться мною. Тебе нравится себя жалеть, вот и жалей. Жалей дальше!

Последнюю фразу я выкрикнула в полный голос. Толкнула мужа и побежала вниз босиком, в пижаме и уже в слезах. Вихрем пронеслась через гостиную к открытой двери на веранду.

— Яна, ты куда?! — крикнула мне в спину мать, а навстречу из плетеного кресла поднялся отец:

— Яна!

— Оставьте меня в покое!

Я бежала вниз, по камням, не чувствуя босыми ногами ни их острых сколов, ни колючих сухих иголок. Прямо к озеру, понимая тех, кто кидается с моста в воду. Не хотелось ничего. Только бы все разом закончилось. И только мысль, что сейчас мой сын идет по аэропорту Хельсинки в надежде увидеть меня, заставила меня остановиться на мостках, сесть, свесить ноги в холодную воду в стороне от катера и начать замерзать изнутри, чтобы перестать что-то чувствовать вообще. Ко всем! Не только к Березову!

— Яна!

Отец догнал меня. Я не оборачивалась, чтобы не видеть, идет еще кто-то следом или нет. Меня это не интересовало.

— Яна, я никогда не спрашивал тебя, что с тобой? Никогда. И не буду спрашивать сейчас.

Голос у отца молодой, как раньше. Твердый. И потому мне стало страшно поднять глаза и увидеть на месте некогда сильного мужчины старика.

— Можешь ничего не говорить. Я все равно не услышу, — усмехнулся отец, развернулся и пошел обратно к дому.

Как хорошо, что папа не обнял меня. Я не хочу плакать, не хочу…

— Яна, кофе стынет! — крикнул он уже с веранды.

Я легла на живот и, свесившись с пристани, зачерпнула немного озерной воды, чтобы умыться. Потом одернула ставшую влажной футболку и медленно пошла к дому. Веранда к тому времени стала пустой. Только две чашечки остались на столе. Я села в кресло спиной к двери, лицом к озеру. Если он явится, ему придется сесть напротив, потому что отец отставил одно кресло в сторону, ища утром солнышко.

Я сделала глоток. Сладкий. Переслащенный. А хотелось чего-то горького. И точно не поцелуя.

Березов явился на третьем глотке. Придвинул к себе чашку и ничего не сказал. Собака тоже молча, без всякого скуления, улеглась на деревянный настил у моих ног. Будто просила прощения за хозяина. Но мне модераторы не были нужны. Никакие. И прощения никакого для ее хозяина у меня не было. Мне захотелось сделать ему еще больнее. Сказать, что я действительно ему изменила. Но я боялась за сына — за то, что наш семейный разлад хоть как-то повлияет на отношение к нему Эйлин.

— У нас в спальне кровать большая. Я могу положить посередине палку, как Тристан положил меч между собой и Изольдой, — выдала я ровным голосом.

— Я посплю у себя. Скажу, что болею.

— Нет, ты не будешь там спать, — прошипела я. — Я не хочу, чтобы ты был за стенкой, когда они решат заняться сексом. Так понятнее?

Он поставил локти на стол:

— Почему они обязаны заниматься сексом у нас в доме?

— Никто никому ничего не обязан. Сексом занимаются не по расписанию и не в качестве уплаты супружеского долга, — добавила я зло, не сводя взгляда с его подрагивающего века. — А когда захочется. Обоим. Одновременно. Без разницы где и когда.