Неизменная любовь

Мы не так много проехали. До Сенной площади. В стороне от ларьков Вячеслав Юрьевич отыскал ровную площадку. Что он сделал с машиной, не знаю, но та действительно наклонилась на бок. А потом грохнулась обратно. И у меня, кажется, порвались голосовые связки от «вау», потому что больше я ничего не смогла сказать.

— Пора тебя учить водить.

— Еще два года, — вернула я себе дар речи.

— Ну… Чем раньше, тем лучше. Я с твоим отцом поговорю.

— Поговорите…

И вдруг он сощурил глаза.

— Или это будет наш маленький секрет?

Я улыбнулась в ответ. Он вдруг снова стал дядей Славой, о котором я в тайне, даже от себя самой, безумно скучала все эти два года.

Глава 10 "Хлеба и зрелищ!"

Женщина должна одеваться не по моде и уж точно не по возрасту, а по фигуре и велению души. Этому научил меня не Вячеслав Юрьевич, к этому я пришла сама к сорока годам путём проб и ошибок. И еще, конечно, женщина должна одеваться по погоде. Если ноги нынче соответствовали короткой юбке, то даже тонкая ткань оказалась несовместимой с температурой за бортом и липла к вспотевшим ляжкам.

Умные местные дамы носили не только красную помаду, но и веера. И даже не в сумке, а прямо в руке, а я носила на груди только капельки пота. Ведь говорила себе купить веер, говорила. И если в Барселоне торговцы на каждом шагу, то здесь на развалинах, кроме мраморных глыб и меня, нет никого и ничего. Приходилось пить воду и между делом эротично запускать пальцы под майку, чтобы поправить бюстгальтер, от которого я в итоге, в тени деревьев, счастливо избавилась.

Жизнь рано научила меня главному незыблемому правилу: для того, чтобы приобрести что-то, надо что-то потерять. Украденный в троллейбусе кошелек я обменяла на Вячеслава Юрьевича, а лифчик сейчас — на свободу дыхания. В отчаянии я уже прижимала запотевшую ледяную бутылку к горячей груди. И это еще не полдень — как же я доживу до моря?

Бывший колониальный форум возвышался… Нет, не то слово… Он давно упал, возвышалась лишь пара колонн, искусственно скрепленных вместе и низенькие многоэтажки, посреди которых, за железным забором в тени низкорослых деревьев и спрятались эти остатки былой римской красы. Вот так же и люди, укрывшись за забором из ностальгии и несбывшихся мечтаний, бережно хранят воспоминания о чужой славе, не видя, что вокруг давно живет другой народ и течет другая жизнь.

Что же я сделала не так, раз жизнь моих родителей превратилась в то, во что она превратилась? И как мне стать счастливой, находясь в постоянном осадном положении? А разве счастье — это не то, что каждый родитель желает своему ребенку? Я стояла в стороне и глотала горькие слезы, видя, как молоденькая шлюшка окучивает моего единственного сына, и за грудки удерживала мужа от серьезного мужского разговора с сыном, потому что был пусть один, но все же шанс, что они любят друг друга и каким-то образом будут счастливы. Нет, вру…

Я дала сыну выбор — остаться в Питере или уехать учиться в Корк. Он выбрал Ирландию. Видимо, в тот момент Миша сам пришел к мысли, что такая девка ему не нужна. Сам — и это главное. Теперь меня от любого шага удерживают расстояния. Пусть Миша будет счастлив, пусть… И я буду счастлива. Пусть даже назло своей матери. Что собственно и делала, кажется, последние двадцать три года… Нет, прямо с тринадцати лет, как только увидела будущего мужа на больничной койке. Иудеи считают, что до тринадцати лет за грехи детей отвечают родители, а после — уже сам человек начинает платить по счетам. Вот пусть моя любовь будет моим грехом, а не моей мамы, до сих пор считающей, что она не доглядела, не уберегла дочь… Да, после третьей стопки она всегда так говорит, поэтому я с собственной матерью не пью. Уже давно. Вот отец, сколько бы ни выпил, говорит одно и то же: что у него самый лучший зять. И не поймешь, умело врет или правда так считает.

Тело вот мое безбожно врало, что ногам следует отдохнуть, хотя на моей виртуальной карте стояло пока всего две галочки. Античный театр, отгороженный от любопытных глаз стальным строительным забором, — его перестраивают, наверное, под театральные нужды города — не отнял у меня больше десяти минут. Оттуда я вообще бежала, потому что со мной попытался заговорить какой-то бомж, а если у него даже было определенное место жительства, то в нем явно отсутствовали душ и стиральная машина. А у меня в финском доме не было посудомоечной машины, но звонить мужу еще рано. Не стоит нарываться зря.

И все же гулять в незнакомых туристических местах одной — хорошо, если это безопасно. Никто не дышит в спину, не спрашивает: ну, ты все уже посмотрела? И главное — не говорит, что все это нужно только маме. Пусть так… Но если вам нужна мама, то будьте любезны хоть немного поднимать свой интеллектуальный уровень выше жратвы и футбола. Слабо? Маме нужно на выставки, маме нужно в театр, маме нужно к еще одному магическому камню… Да, маме нужно. Намного хуже, когда маме не нужно ничего, кроме одного — чтобы ее оставили в покое. Хотя порой именно это ей и нужно.