Неизведанные земли. Колумб

В августе 1505 года, вскоре после своего последнего зафиксированного разговора с королем, Колумб, который часто утверждал, что видит приближение смерти, снова почувствовал ее неотвратимость, только теперь с новой остротой. 25 августа он поспешно написал дополнение к завещанию[437]. Как обычно, когда садился писать для потомков, он позволял мыслям вернуться к своему жизненному пути, и, как обычно, он стремился изменить исторические записи в соответствии с собственным взглядом на вещи. В видении, которое было у него в 1503 году, небесный голос поощрил его думать об открытиях как о прямом личном даре Бога, которым он мог распоряжаться по своему усмотрению. Теперь это убеждение вернулось к нему.

«Я служил королю и королеве, нашим господину и госпоже [он писал] в Индиях – я говорю “служил”, но кажется, что по воле Божьей я отдал их Им, как свое имущество, потому что мне пришлось докучать Их Высочествам насчет них, ибо они были никому не известны, и способ их найти был скрыт от всех, кого о них спрашивали».

Он воспользовался возможностью, чтобы заплатить некоторые долги совести – кредиторам, Беатрис Энрикес, матери его сына Фернандо, и памяти своих отца, матери и жены, по которым вместе с его душой «и душами всех усопших верующих» должны были быть отслужены мессы его сыном Диего, «когда у него будет достаточный доход от упомянутого состояния и наследства», предпочтительно на Эспаньоле, «которую Бог даровал мне чудом». Однако это все же не было полностью альтруистическим завещанием – ни одного пожертвования на церковь, которое не имело бы целью самовосхваление, ни одного вклада в благотворительность, который не был бы направлен в первую очередь на благо наследников Колумба. В другом дополнении, добавленном позже, Колумб напомнил об обязательствах, взятых им во время пребывания в Лиссабоне в конце 1470-х и начале 1480-х годов, перед теми, кто подружился с ним или перед кем у него были долги: за исключением одного неназванного еврея, «который жил у ворот еврейского квартала», все они члены семей генуэзских купцов и банкиров[438]. Вполне уместно для умирающего человека, чья память избирательно возвращается к жизненным неудачам и триумфам, когда он пытается успокоить совесть.

Однако было бы неверно полагать, что Колумб в последние дни своей жизни размышлял исключительно о прошлом. На смертном одре жалость к себе и беспокойство по поводу условий своих «договоров» смешивались у него с мечтами о грядущей славе. После смерти королевы Изабеллы ей наследовали ее дочь и зять, Хуана и Филипп, в то время как Фердинанд остался в Кастилии в качестве регента. Королевская чета находилась в своих бургундских владениях и, как ожидалось, должна была отплыть из Нидерландов[439] в Испанию. По словам Лас Касаса, Колумб находил некоторое утешение в надежде на их прибытие, возможно, потому что был недоволен позицией Фердинанда, а может быть, чувствовал, что удовлетворительный исход его дела неизбежно будет отложен на время отсутствия наследников. К тому времени, когда они прибыли, 26 апреля 1506 года, он уже находился при смерти. Последнее сохранившееся письмо, написанное его рукой, адресовано им: