Неизведанные земли. Колумб

Елейные утверждения Колумба о благосклонности королевы оказали глубокое влияние на историческую традицию, но к ним следует относиться как к непроверенным. Он был мастер галантно изъясняться, и это нравилось королеве. «Ключи от моих желаний я отдал Вам в Барселоне. Если Вы попробуете мою добрую волю на вкус, то обнаружите, что с тех пор ее аромат и пикантность только усилились… Я всецело посвятил себя Вашему Высочеству в Барселоне, ничего не утаив для себя, и это касалось как моего духа, так и моих чести и достояния». Такой тон соответствует фривольной атмосфере двора, где, как и при дворе Елизаветы I Английской, непогрешимая репутация целомудренной королевы позволяла проявлять словесную галантность. Колумб обращался к королеве в прозе в выражениях, очень похожих на те, которые выбрал, например, Хуан Альварес Гато в стихах:

Моя душа постится. К вам взываю
О помощи, поскольку умираю.
Все знают – потерял я благодать,
И вы одна лишь можете меня уврачевать.

Или же:

Ты несравненна в красоте своей,
Я ж никому не уступлю в любви.
Но ты царишь, как первая из жен,
Я ж в величайшее несчастье погружен.

Таким образом, Колумб, по-видимому, знал, как привлечь внимание Изабеллы, но вряд ли можно доверять его рассказам или прославляющим Колумба свидетельствам об отношении королевы к таким панегирикам[195].

Можно четко выделить еще одну группу сторонников Колумба, центром которой являлись чиновник казначейства короны Арагона Луис де Сантанхель и, вероятно, его коллега Габриэль Санчес[196]. Сантанхель приобрел некоторые финансовые полномочия в Кастильском королевстве, особенно в управлении делами местных ополчений и в связи с продажей индульгенций. Его близкими соратниками по выполнению этих обязанностей были Алонсо де Кинтанилья и Франческо Пинелли. Важность Сантанхеля для Колумба, по-видимому, заключалась в его роли финансового посредника, объединившего источники инвестиций и средства сбора денег, что в конечном итоге сделало возможным предполагаемое путешествие. Искомая сумма не была запредельной: два миллиона мараведи – это примерно годовой доход провинциального аристократа средней руки, но предприятие было рискованным, ученые мужи относились к нему с насмешкой, а во время войны средств всегда не хватает. Деньги должны были быть собраны воедино, а крупные суммы застрахованы.

Колумб всегда жаловался, что монархи «не готовы выложить больше миллиона». Но это было далеко не так. Общий взнос «государственного сектора» составил 1 140 000 мараведи, включая 140 000, предназначенных для платы Колумбу. Вся сумма была авансирована Сантанхелем и Пинелли в расчете на поступления от продажи индульгенций, и фактически она была полностью возмещена в надлежащее время благодаря выручке от их продаж в бедной епархии Эстремадуры. Часть средств была предоставлена натурой Мартином Алонсо Пинсоном и его сотрудниками в Палосе: город задолжал короне за использование двух каравелл в качестве штрафа. Остальная сумма, включая 500 000 мараведи, номинальным совладельцем которой являлся сам Колумб, была предоставлена синдикатом Кинтанильи. По крайней мере часть из них поступила от Джанотто Берарди, поскольку в завещании, датированном тремя годами позже, был зафиксирован непогашенный долг Колумба в размере 180 000 мараведи. Берарди, однако, вел большую часть дел Колумба во время его отсутствия, и было бы опрометчиво относить эту сумму к расходам Колумба на первое путешествие. Стало быть, королеве не пришлось «закладывать свои драгоценности», чтобы оплатить путешествие Колумба: учитывая бремя, взваленное на плечи обедневших кающихся грешников Эстремадуры, эта легенда кажется особенно нечестивым вымыслом. Монархам также не нужно было изыскивать наличные деньги. К январю 1492 года исчезли финансовые препятствия для отплытия Колумба, которые в конечном счете являлись единственными препятствиями, имевшими значение[197].