Неизведанными путями

Белые, видя, что нам удается ускользнуть из мешка, усилили огонь, особенно по паровозу. Пурнов был тяжело ранен в грудь навылет, но, истекая кровью, поддерживаемый двумя красноармейцами, он продолжал вести эшелон до тех пор, пока не потерял сознание. Кочегару и двум бойцам из его команды кое-как удалось дотянуть состав до станции Косулино. Пурнова в бессознательном состоянии сняли с паровоза и передали в санитарную летучку. Не знаю, остался ли жив Пурнов, но мне очень хотелось бы, чтобы он долго жил и чтобы дошли до него мои слова глубокого уважения и признательности; благодаря его мужеству был спасен полк.

На станции Косулино мы похоронили убитых под Екатеринбургом: командира 2-й роты кыштымца Гузынина Константина Владимировича, уфалейского разведчика Гришу Ефремова и еще несколько человек, фамилии которых не сохранились в моей памяти. Но не уныние овладело нами, а жгучая ненависть к врагам. «Горцы» поклялись отомстить за смерть товарищей, отдавших свои жизни за дело революции.

ВСТРЕЧА С ЖЕБЕНЕВЫМ

На станции Косулино мы встретили отряд Жебенева, который действовал до этого по тракту Екатеринбург — Челябинск и отошел сюда из села Арамиля. Отряд у Жебенева был большой. В него входило много разных мелких отрядов и отрядиков и даже целый полк, кажется, 3-й или 4-й Екатеринбургский. О Жебеневе и его отряде я слышал еще под Аргаяшем, но встретился с ним только здесь. Вообще о Жебеневе ходило много всяких разговоров, о чудачествах его рассказывали целые легенды, говорили, что он, как анархист, не признает никаких законов, приказов и постановлений, а поступает как ему вздумается. Хотя по образованию Жебенев являлся юристом и до революции был присяжным поверенным, но молва утверждала, что он обирает кассы, а деньги складывает к себе в вещевой мешок, который носит за плечами. Рассказывали, что с деньгами он обращается очень просто: раздает их направо и налево и ссужает другие отряды.

С деньгами в нашем полку было плохо, поэтому мы с Ходовым отправились к Жебеневу, надеясь получить у него некоторую сумму.

Застали Жебенева на лужайке, недалеко от станции. Он ходил среди своих бойцов, держа в руках, как палку, русский карабин. Жебенев был среднего роста, лет тридцати пяти. Босой, с закатанными по колено штанами, он был одет в черную кожаную куртку, за плечами у него действительно виднелся туго набитый солдатский мешок; голова была не покрыта, да он, видно, и не особенно нуждался в головном уборе: густые, черные волосы доходили ему почти до плеч.

Когда нас представили Жебеневу, он пригласил сесть тут же на лужайке и спросил, велик ли наш отряд. Ходов ответил, что у нас не отряд, а полк. Он скривил лицо в гримасу, как будто у него заболел зуб. Потом спросил:

— Как вашему полку понравился прием в Екатеринбурге?

Мы поняли, что Жебенев знал обстановку на фронте лучше нас. Мы ответили Жебеневу, что нам ничего не было известно об оставлении Екатеринбурга.

— Плохо же вас информирует ваше начальство, умеет только приказы издавать, — с ехидством продолжал Жебенев.

Он, видно, хотел подчеркнуть свое пренебрежительное отношение к приказам, как анархист. Мы решили не ввязываться с ним в «идейный» спор, и Ходов без всякого вступления перешел к делу:

— Мы зашли попросить денег на выдачу жалования нашим людям.

— А что у меня казначейство, что ли? — довольно улыбаясь, спросил Жебенев.

— Где теперь искать это казначейство, когда там уже белые, — сказал Ходов, показав в сторону Екатеринбурга.

Помолчав, Жебенев заявил:

— Ваши люди заслужили, чтобы им выдали жалование. Сколько вам надо? У вас ведь полк! — добавил он, делая ударение на слове «полк».

— Хотя бы тысяч пятьдесят, — несмело сказал Ходов.

Жебенев слегка улыбнулся, снял со спины вещевой мешок, развязал его, отсчитал несколько пачек «керенок», туго связанных шпагатом, и подал их Ходову. Тот засуетился, вынул полевую книжку и начал писать расписку. Жебенев заметил это и спокойно сказал:

— Никаких мне расписок не надо. Я их сам никому не даю. — Потом, как бы завидуя, добавил: — А вы все-таки молодцы, что вырвались из такого мешка.

В РЕЖЕ

В Косулине мы получили новое распоряжение: следовать на Режевский завод, где разместиться по квартирам и ждать дальнейших указаний.

В Реж мы попали окружным путем, через узловые станции Богдановичи и Егоршино.

Режевляне приняли нас по-разному. Семьи рабочих, где оставались только женщины, старики и дети, встретили просто, как своих близких людей, потому что почти из каждой такой семьи ушли добровольцы в Красную Армию защищать Советскую власть. Зажиточная часть населения Режа относилась к нам с опаской, боязнью и затаенной злобой. Многие просто попрятались по домам, закрыли двери, задернули занавески на окнах, а некоторые прикрыли даже ставни.

Штаб нашего полка разместился в большом двухэтажном доме местного богача Замятина. Хозяин был особенно услужлив, юлил возле командира полка Ходова, стараясь угодить чем только мог, но хозяйка была угрюма и молчалива, нервничала, особенно когда кто-нибудь из бойцов проходил в их сад.