Неизведанными путями

Тут же я встретил и Судакова, из полка «Красных орлов». Его за пьянку и дебош привлекли к суду трибунала. Я подумал, что на фронте пить и дебоширить будет негде и некогда (дать ему в комиссары хорошего большевика — неплохой будет комбат), и пригласил его явиться в штаб полка. Судаков не то, что Бяков: сделал вид, что еще подумает, но я знал — он придет.

На пути к штабу случайно встретил выписавшегося из госпиталя бывшего красноармейца 1-го Горного полка Агапитова. Сколько было у нас радости, воспоминаний о былых делах и друзьях. Агапитов был парень грамотный, и я предложил ему должность делопроизводителя в полку. Он охотно согласился и тут же отправился со мной в штаб полка.

В штабе меня уже ожидали прибывшие от Васильева Знаменский, назначенный на должность адъютанта полка, и Крыжановский, помощник адъютанта. Оба бывшие офицеры и прибыли из центра.

Знаменский был уже пожилой, лет сорока, полный, даже немного обрюзглый, но очень подвижный и общительный человек. Красный нос его и немного слезящиеся глаза говорили о том, что он, по всей вероятности, любил выпить. Однако нужно отдать ему должное, показал он себя в полку с очень хорошей стороны: будучи ярым поборником офицерской чести, он свято хранил лучшие традиции русского офицерства и учил этому других командиров. Знаменский был дисциплинирован, исполнителен, вежлив и корректен в обращении, всегда строго соблюдал служебную субординацию.

Крыжановский был молодой офицер, но очень серьезный и к работе относился всегда добросовестно. В то время нам особенно было необходимо иметь таких людей.

Прибывший адъютант и вновь назначенный завхоз сразу принялись за дело, и работа закипела. Но люди поступали медленно, и меня это очень беспокоило.

Не помню, на второй или третий день я взял с собой комбата Ахматова, только что прибывшего в полк, и отправился в казармы Екатеринбургского запасного полка, чтобы взглянуть на людей, которые должны были поступить к нам на укомплектование. Когда я подошел к знакомым еще по старой армии казармам бывшего Оровайского полка, меня охватило волнение. Я вспомнил, как пять лет тому назад, в январе 1914 года, пришел сюда новобранцем, как эти большие казармы подавили меня своей мрачностью. И тут, как в калейдоскопе, возникли картины первых пережитых мною дней в этих вечно пахнувших карболкой казармах. Я вспомнил, как фельдфебель 6-й роты Диков приказал отделенному ефрейтору Курочкину снять машинкой мою пышную шевелюру; мое сердце сжалось в комок, когда я провел рукой по коротко остриженной голове.

Подходя к умывальнику 6-й роты, вспомнил, как первый раз вне очереди я чистил до блеска (драил, как говорили тогда) битым кирпичом обеденные бачки из красной меди. А когда наступил обед, бачки оказались зелеными, потому что старый солдат, издеваясь надо мной, новичком, порекомендовал ополоснуть их водой. Вспомнил и горькую обиду на отделенного, который заставил меня ходить с этими бачками гусиным шагом (на подогнутых ногах), и делал это я до тех пор, пока не свалился от усталости и изнеможения.

Размышляя, я незаметно для себя оказался в помещении 6-й роты, той самой роты, в которой начал свою нелегкую солдатскую службу. Здесь вместо коек во всю длину огромного помещения возвышались теперь двойные нары, а на них валялись бойцы в крайне драном обмундировании или даже в одном белье.

Дежурный, увидев нас, скомандовал:

— Смирно!

Бойцы замерли кто где был.

Меня поразила эта картина большого количества «бесштанных». Я недоумевал: почему люди днем в одном белье?

Задал этот вопрос дежурному по роте, но он, пожав плечами, ничего не ответил. На выручку пришел какой-то солдат, стоявший недалеко от нас.

— Покрасовались и будет! — коротко сказал он.

— Что значит покрасовались? — спросил я.

— Английскую-то амуницию у нас красноармейцы взяли, — охотно ответил тот же солдат. — Вам, говорят, в тылу все равно в чем ходить, а нам еще Колчака добивать надо.

Оказалось, что часть пленных и перебежчиков еще на фронте была раздета нашими бойцами, и взамен новенького английского обмундирования они получили старое. Те же, у кого обмундирование было оставлено, продали его на барахолке в надежде, что им все равно дадут новое, когда пойдут на фронт.

— Как же вы в город ходите? — спросил я.

— А мы по очереди, у кого есть что одеть, тот и дает.

— А вы знаете, какое вам дадут обмундирование? — спросил я солдат.

— Знаем, на фронте и мы заменим, — не унывая, отвечали они.

Я смотрел на этих людей, большинство из которых были одеты в лохмотья и походили скорее на босяков, чем на солдат, и с тревогой думал: «Во что же я их одену?» Но оптимизм и спокойствие будущего пополнения полка успокаивали и меня, я понял, что главное для этих людей не то, как и во что их оденут, а как скорее покончить с Колчаком.

Спустя несколько дней прибыл товарищ Ураков, назначенный комиссаром полка. Он предъявил мне огромный мандатище, где перечислялись почти все права и обязанности комиссара, вплоть до того, что он имеет право арестовывать и без суда и следствия расстреливать, если обнаружит измену.