Неизвестная блокада

«...Не нужно ожидать медленной смерти от голода, а надо набраться мужества и покончить с собой. Никаких надежд на улучшение нет»²³¹.

Положение настолько ухудшилось, что часть интеллигенции была убеждена в неизбежности того, что режим вскоре падет:

«...История не знает случая, чтобы город с миллионным населением пятый месяц находился в осадном положении. В Ленинграде от голода умирают тысячи людей, а руководители питаются прекрасно и не заботятся о населении. Уверен, что при помощи небольшой кучки людей произойдет переворот»²³².

Сохранялась и «корпоративное» недовольство, связанные с плохим обеспечением города продовольствием («миновали времена академика Ольденбурга и Максима Горького, которые по-настоящему заботились об интеллигенции»). Важно, однако, отметить, что это недовольство стало все чаще носить политический характер²³³:

«Интеллигенция на своей спине испытала все прелести современного режима. Только бездушным отношением к научным работникам можно объяснить, что дворникам выдают норму хлеба больше, чем ученым. У нас единственная надежда на то, что война внесет изменения к лучшему»²³⁴.

7. Январь 1942 г.: митинг голодных ученых или бабий бунт?

...Вы скажете, мы, ленинградцы, герои. Ну, какие же мы герои? В первые месяцы люди шевелились, прятались в бомбоубежище, силы у людей пока еще были. Пожалуй, мы тогда были герои. Жили жизнью страны, жаждой победы над врагом. А сейчас радио молчит и мы не знаем, что делается в стране. Газет не получаем, писем тоже и живем в полном неведении. От этого настроение падает каждый день. Как обреченные, мы уже не реагируем ни на что и ждем смерти — избавительницы от кошмара действительности. Очевидно, нами жертвуют для блага страны.

Из письма на фронт, январь 1942 г.

Перебои в снабжении в конце декабря—первой половине января 1942 г. привели к новому всплеску недовольства. Наверное, в начале января у части населения еще оставались какие-то силы для давления на власть, поскольку позже у людей уже не было ни сил, ни возможностей общаться друг с другом — заводы встали, транспорт уже давно не работал, холодные ленинградские квартиры оставались единственным пристанищем для горожан. Пожалуй, лишь очереди за хлебом еще продолжали собирать народ, главным образом женщин, поскольку практически все взрослое мужское население к этому времени вымерло. Настроения в первой пятидневке января 1942 г. свидетельствовали о развитии негативных для власти тенденций: неверие прессе и власти в целом, желание окончания войны и ожидание немцев. Во всех «сценариях», нашедших свое отражение в сводках УНКВД, будущее представлялось «без коммунистов»:

«Кто умеет работать, тому все равно, какая власть. Если немцы придут, то всех не перевешают, повесят тех, кого надо»;

«После окончания войны советской власти не будет. Будет назначен президент по указанию Англии и Америки. Разрешат частную торговлю, колхозы ликвидируют»;

«В Германии не голодают. Служащие там обеспечены лучше, чем рабочие... Правды у нас нет. В сводках и газетах одно вранье»²³⁵.

Не выдерживали критики (особенно у пожилых людей) и слова о том, что голод в Петрограде 1918—1921 гг. был еще страшнее. Остроумова в связи с этим отмечала:

«Мы переживали с мужем голод в 1919-1921 гг. в Ленинграде. Но тогда ничего похожего на нынешний голод не было. Тогда все-таки что-то такое из продуктов просачивалось в город. Мешочники привозили из деревни мясо, муку, картофель и продавали из-под полы. А сейчас мы что видим?! Целых 10 дней от 20 декабря до 1 января 1942 г. не продавалось в городе из продуктов ни ... былинки. И вот абсолютно негде ничего достать, купить или обменять»²³⁶.

Аналогичные настроения нашли свое отражения в информационных сводках партийных органов, отмечавших, что, по мнению народа, «правительство не заботится» о нем, давит военным налогом. Мечта многих состояла в том, чтобы «отпустили бы...ту-да, где дадут работу и будут кормить»²³⁷. Особо подчеркивалось, что упадническим настроениям не давалось отпора со стороны ленинградцев. Например, 7 января 1942 г. информаторы сообщали, что в очереди в булочной одна из женщин, говоря о сообщениях по радио о мужестве жителей города, поставила вопрос о том, во что обходится это мужество, заявив, что «мужество кончается смертью«. Информаторы РК обратили внимание на то, что из очереди никто не возразил: »... молча слушали, брали хлеб и выходили из булочной»²³⁸.