Неизвестная сказка Андерсена

– Ты кто? – Артюхин осмелился протянуть руку, коснуться пальцами натянутой нити, и та задрожала, загудела струной. – Пряха?

– Морская. Видишь, жизни пряду.

– Чьи?

– Разные. Твою вот… Ольгину… могу вместе, могу врозь, могу обрезать, могу связать. Выбирай.

– Что?

– Что-нибудь, – ответила Пряха улыбаясь, откинула волосы с лица и добавила: – Только не опоздай с выбором.

И Артюхин проснулся. На губах его хрустнула горькая морская соль, ноздри щекотал йодно-рыбный запашок, а в спину будто морские камни вдавились.

И чайки, чайки-то орут…

Не чайки – люди. Грохочут сапоги по сходням, гремит, трясется железная тюрьма, и распахнувшаяся дверь нежданным чудом.

– Эй! Есть тут кто? Выходи!

Позже, в машине, укутавшись в чью-то грязноватую, но теплую куртку, прижавшись к Оленьке, Семен пил чай и думал о том, что же он выбрал тогда, во сне. Думал-думал, а придумать не мог.

– Вы Эльку знали? – спросил хмурый тип с квадратной физией. – Эльвиру Стеклову. То есть Камелину. Моя сестра. Ее убили.

Ножницы щелкнули, обрезая эту нить, обрывая, отпуская, позволяя рассыпаться каплями, вернуться в ледяную морскую утробу.

– Не из-за вас, – по-своему расценил молчание Стеклов. – Ее муж заказал. Тоже ученый. Он другую нашел. Врет, что из-за открытия, из-за вашего, из-за денег, а на самом деле другую нашел. Поменялся.

Семен кивнул, потому что не знал, как следует отвечать в подобных случаях и следует ли вообще. И потому как смотреть в глаза Стеклову было стыдно, заговорил:

– Мы с ней давно знакомы были, с университета еще, потом разбежались. А потом встретились. На «Одноклассниках», грешен, знаете ли… грешен был. Переговорили. Раз-другой. Потом… никто не понимал сути моей идеи, а она поняла. Помогла. Я не все мог делать в своей лаборатории, ресурсы не те… мы вдвоем решили проблему, общие результаты, общие перспективы. И проблемы, как выяснилось, общие. Она была повязана с «Фармиколом», я – с «Фармой». Это значит, что все наше – не наше, а чужое, нам же – премию и благодарность, с занесением в личное… решили действовать.

– Уничтожили все записи, а сами сбежали?

Сбежали. Бежали-бежали, поскользнулись и упали, хлебанули едкой жижи, утонули. Он вот выплыл, а Элька нет. И не верится, она же всегда сильнее была. Она… нету больше.

– Она про вас говорила, про то, что в городе брат работает. В милиции. Надеялась на помощь. Она говорила, что за мной точно следят, а о ней, может, еще и не знают, поэтому она бумаги и собрала. Нет, там не совсем бумаги, там данные, информация. Элька сказала, что спрячет ее там, где никто не догадается искать.

Ричард Иванович странно дернулся, точно хотел выпрыгнуть из машины.

– Я вот и не знаю где. Она и Ефима нашла, чтобы патент и посредники, хорошая фирма, говорила, серьезные юристы, связи… я на встречу шел, а меня прямо на лестнице и…

Шаги, голос, укол, падение, затянувшееся и закончившееся подвалом. Пробуждение и стыд. Страх. Олечка и сожаление об упущенном времени. Ничего, теперь наверстает. Раз жив, то непременно наверстает.

Только не наукой – без Эльки, без записей, которые ушли и, кажется, навсегда, он обречен на долгий путь повторения, а времени осталось мало…

– Скажите, – вдруг спросил Семен, – а вы верите в бога?

– Разве что из машины, – раздраженно отозвался Ричард Иванович.

Боги жили в машинах, грелись на моторах, дымили керосином, глотали присадки и добавки, иногда выглядывая наружу, к людям.

Боги тоже нуждались в обществе.

Боги изредка приходили на помощь, распутывая запутанное, возвращая утерянное. И со временем они обращались легко, как и подобает всесильным.

В камине кипел огонь, свиваясь рыжими клубами, девятихвостый лис, стозевное чудище, которое обло и лаяй, оно догрызало случайную добычу: буквы и слова, строки и картинки, розовые кусты, корабли, соловьев, живых ли, механических… чудищу было все равно.

Обло. Стозевно. Лаяй.

– Идиот! Какой же ты идиот! – орало другое, в человечьем обличье, и высокое сопрано заставляло стекла дрожать. – Зачем ты застрелил ее…

– Всем стоять! Ефим, вяжи урода…

– Дашка!

Огонь обгладывал сахарные страницы старинной книги, и тени, обычно суетливые, замерев, следили. Ждали. Чувствовали всеблагую руку машинного бога.

– Дашка где? Где Дашка!

– Это он ее убил! Господи, как хорошо, что вы пришли! Мама! Мамочка! Не умирай, мамочка…

– Дамочка, а артистка из вас фиговая…

– Дашка!

– Я здесь! Здесь…

И боги, довольные совершенным, отступили, свернулись поверх горячих моторов, плеснули бензина и стали прикусили, закрыли глаза: теперь все вернулось на круги своя.

…стойкий оловянный солдатик нес на руках свою балерину…

…девочка со спичками возвращала корону, вновь превращаясь в принцессу на горошине, а рыжий рыцарь, наблюдая за превращением, сочинял другую сказку…

…и Кай, оставшийся без Герды, медленно оттаивал душой, его отпускала Вечность, но не страсть к головоломкам…

…длинноволосая русалочка, оправившись от испуга, нашла себе престарелого принца, а тот, вернувшись к преданной мечте, ожил…