Еще раз предоставлю слово Карлу Радлу: «Когда мы наблюдали как Герлах, Муссолини и Скорцени втискивались в кабину небольшого самолета, то очень разволновались. Самолет съехал по склону вдоль очищенной от камней «взлетной полосы», но через некоторое расстояние нашу «полосу» прерывала мелиорационная канава. Герлах хотел ее объехать; он попытался взлететь. Действительно, «Шторх» преодолел препятствие, однако неожиданно сильно наклонился на левую сторону и, казалось, капотирует. Он подпрыгнул на последних метрах и исчез в бездне.
Я не смог удержаться на ногах, словно кто-то сбил меня. Придя в себя, я понял, что сижу на одном из чемоданов Муссолини, но — слава богу! — никто ничего не заметил. Это была реакция на чрезмерное напряжение и эмоции последних двух дней. Я думал, что все было напрасно и дуче погибнет в самолете. В голове промелькнула мысль о самоубийстве. Мы смотрели на машину, летевшую вглубь долины. Воцарилась гробовая тишина. Самолета не было видно, но мы слышали шум двигателя. Неожиданно на другой стороне ущелья мы снова заметили «Шторх», летевший… летевший в направлении Рима!»
Несколько лет тому назад на международном аэродроме в Риме сержант карабинеров попросил, чтобы его представили мне. Оказалось, в Гран-Сассо он входил в состав расчета одного из станковых пулеметов, защищавших вход в гостиницу.
— Ах! — сказал он, — господин полковник, вы тогда нанесли мне неплохой удар в живот прикладом автомата…
— Пожалуйста, поверьте, что я очень сожалею…
— Да, но я лучше это, чем пуля в голову!
— Вы не обижаетесь?
— Не обижаюсь, господин полковник. Позже я помогал вместе с моими товарищами убирать камни, чтобы самолетик смог приземлиться, а затем взлететь вместе с Муссолини и вами на борту.
Мы подали друг другу руки.
В наклоненном на левое крыло и пикирующем в пропасть самолете я ожидал удара и закрыл на мгновение глаза. Затем я открыл их, так как понял, что Герлах вытащил своего «Шторха». Мы летели в тридцати метрах над скалами в направлении долины Арезанно. Муссолини выдержал это все так же хладнокровно, как я и Герлах, он повернул голову и улыбнулся. Он сознавал всю опасность ситуации, но не промолвил ни слова. Когда мы пролетали на низкой высоте над каким-нибудь городком или деревней, он сообщал мне их названия и вспоминал. Я убедился, что дуче отлично говорит по-немецки.
Вскоре с правой стороны появился Вечный город. Герлах, как настоящий мастер своего дела, совершил посадку на правом и хвостовом колесах, так как левое было повреждено при взлете. На аэродроме нас ожидал капитан Мельцер. Он поприветствовал Муссолини от имени генерала Штудента, а также поздравил меня и Герлаха, сопроводив нас к трем «Хейнкелям-111», которые по плану должны были забирать нас с Л’Акуили. Я представил дуче экипаж бомбардировщика и доктора Ретера, врача 2-й воздушно-десантной дивизии, который с этого момента нас сопровождал.
Вскоре мы оказались вблизи Вены. Наши приключения еще не закончились, ибо мы попали в грозу и радиотелеграфист напрасно старался вызвать аэродром. Видимость нулевая. Я занял место рядом с пилотом, и мы вместе старались определить направление нашего полета. Вечерело, в баках заканчивалось топливо. Я знал, что мы находимся у цели, и самолет начал осторожно снижаться, однако аварийная посадка с Муссолини на борту в расчет не входила. Неожиданно в наступающей темноте через брешь в облаках я заметил водоем — мне показалось, что это озеро Ной Зидлер-Зе. Когда мы снизились еще больше, мои предположения подтвердились. Я посоветовал пилоту повернуть на север. Ночью мы приземлились в аэропорту в Асперне, и выяснилось, что мы не могли связаться с Асперном, так как «в воскресенье служба связи была малочисленной». Когда через несколько недель Геббельс говорил мне о «тотальной войне», я привел ему несколько примеров, в первую очередь этот.
В конце концов Муссолини отвезли в венскую гостиницу «Империал», где для него были подготовлены апартаменты. У дуче не оказалось пижамы, и мы, уже в менее напряженной атмосфере, немного обсудили этот предмет гардероба, который он считал необходимым для любых обстоятельств. Я обрадовался, что дуче стал совсем другим человеком и совершенно отличался от личности, увиденной мной в обществе охранников в гостинице «Кампо Императоре». Он сказал еще несколько добрых слов, после чего мы распрощались.