Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 1

Возможное, если дело касалось евреев, часто трактовалось встретившимися им в недобрый час военными как действительное. Петлюровцам встретился еврей-портной с двумя дочерьми четырнадцати и одиннадцати лет. Заметив у старшей ножницы, они обвинили девочек в порче телеграфных проводов, вырезали им языки, выкололи глаза и затем убили. Какие-то белые офицеры убили студента-еврея и его жену «за шпионаж», поскольку обнаружили у него записную книжку с адресами. Студент был сотрудником одной из киевских газет, ушедшим из захваченного большевиками Киева. Когда студент с женой спешили в «освобожденный» Киев, по дороге им встретились «добровольцы».

Бойцы Первой Конной армии в известном рассказе Бабеля «Берестечко» также убивают еврея за «шпионаж». Вряд ли можно сомневаться, что описанная в рассказе сцена являлась художественным обобщением виденного автором в реальности. Alter ego Исаака Бабеля, военный корреспондент Лютов из «Конармии» хладнокровно наблюдает убийство: «Прямо перед моими окнами несколько казаков расстреливали за шпионаж старого еврея с серебряной бородой. Старик взвизгивал и вырывался. Тогда Кудря из пулеметной команды взял его голову и спрятал ее у себя под мышкой. Еврей затих и расставил ноги. Кудря правой рукой вытащил кинжал и осторожно зарезал старика, не забрызгавшись».

Говоря о причинах еврейских погромов в период Гражданской войны, разумеется, не следует забывать и о социально-экономических противоречиях евреев с местным населением, и об использовании антисемитизма как козырной карты в антибольшевистской пропаганде, и об искренней уверенности многих противников большевиков, что большевизм – порождение еврейства, и о возможности пограбить, как одном из стимулов части антибольшевистских сил, в особенности казаков. Но следует помнить и о другом – о глубоко укорененном в православной культуре образе евреев, как коварного племени, предавшего Христа, готового при случае предать Россию и вступить в сговор с иноверцами и инородцами. Этот образ предателей был расцвечен дополнительными красками в период Первой мировой войны. Армия в годы войны в наибольшей степени подверглась антисемитской пропаганде и впервые фактически получила санкцию на насилия специально против евреев. Не удивительно, что полученные уроки не прошли даром. Еврейские погромы 1918–1920 годов были кульминацией и прямым продолжением анти-еврейского насилия, начавшегося в августе 1914 года.

Анна Хорошкевич Российская империя в «Дневнике» 1915 года Алексея Васильевича Орешникова

Начало третьего тысячелетия от Рождества Христова в Российской федерации – время мемуаров и генеалогических изысканий – профессиональных и любительских. Несмотря на отсутствие свободы прессы, идет вал публикаций воспоминаний, писем, дневников. Страна словно торопится передать вечности образы дорогих родственников и друзей, воскресить их для следующих поколений, а утописты пытаются опытом предков предостеречь их далеких потомков.

И теперь выходит к читателю то, что десятилетиями пролежало в архивах, зачастую под грифом «секретно». Среди гор этих публикаций выделяется огромный двухтомный дневник великого российского нумизмата и знатока искусства Алексея Васильевича Орешникова (1855–1933). Он охватывает время с 1915 года вплоть до начала 1933. Текст к печати был подготовлен Н. Л. Зубовой[175].

Сын московского торговца юфтью, автор дневника вынужден был до 30 лет помогать отцу, и лишь после его смерти бросил торговлю, чтобы заняться любимым, но отнюдь не доходным делом – нумизматикой. Интерес к ней пробудила мать, подарив ему еще в детстве рубль Петра Первого. Пристрастие укрепилось во время итальянской поездки, предпринятой ради лечения туберкулеза, болезни, безжалостно косившей и молодых, и старых. Из Италии будущий ученый привез коллекцию античных монет. В своем увлечении он не был одинок. Многие отпрыски первых российских буржуа проделывали сходный путь. Алексею Васильевичу повезло. В то самое время, когда он освободился от отцовского «бизнеса» и болезни, в Исторический музей Александра III, набирали сотрудников. Занимался этим Иван Егорович Забелин[176]. Орешников оказался одним из первых служащих еще не существовавшего музея. И. Е. Забелин поручил молодому человеку вести инвентарную книгу новых поступлений в музей, чем тот и занимался вплоть до смерти. Привыкший к аккуратности в торговых делах, он так же тщательно вел и научную летопись музея, а заодно и собственный дневник.

«Дневник» огромен и чрезвычайно интересен, но я ограничусь попыткой взглянуть на записи А.В Орешникова, посвященных военным действиям на Восточном фронте (преимущественно в Юго-Западном конце)[177] и реакции «общества» на эти действия.