Неизвестная война (СИ)

Что ж, у начальства свои причуды. Может, собирается снять мерку, чтобы пошить мне новый мундир? Но с Кедрова станется отправить меня куда-нибудь на дно Черного моря, а параметры тела нужны для скафандра. Что там есть интересного для молодой республики? Золото эллинов, казна Мамая или затопленные сокровища Врангеля? Тьфу ты, Врангеля на горизонте пока нет, чуть позже появится, и про его сокровища никто не слышал, и я просто начал нервничать в предвкушении непонятного и необъяснимого.

Но Михаил Сергеевич принялся ощупывать мою спину и получалось у него это довольно умело, словно у заправского врача. Все-таки, по медицинским комиссиям в свое время пришлось походить изрядно, есть с чем сравнивать. Кажется, это называется пальпация?

Кедров прощупал мой позвоночник, огладил спину, негромко, но властно приказал повернуться и принялся за плечи, спустился ниже, уделив особое внимание ребрам.

— Все. Можете одеваться, — разрешил начальник особого отдела и отошел в сторону, где стоял кувшин и небольшой тазик.

Пока Кедров мыл руки, я успел одеться, продолжая недоумевать по поводу действий своего начальника. А он, между тем, уже вытирал ладони полотенцем.

— Как врач могу вам сказать, что вам следовало бы месяц провести в санатории, лучше всего на море: Ялта, можно Алушта. Солнце, морская вода, фрукты. Вино и женщины — дозволяются. В целом ваше состояние удовлетворительно, а с учетом вражеской контрразведки, тюрьмы, и что там у вас еще приключилось?

— Побег. Пеший поход через лес, четырнадцать дней без еды, — принялся перечислять я. — Еще сыпной тиф и две недели без сознания.

— С учетом всего сказанного — даже прекрасное, — невозмутимо закончил диагностику Кедров. — Даже странно, что нет признаков дистрофии, все ребра целые. Показалось, что в одном из ребер есть трещина, но точно определить не могу.

— Не знал, что вы еще и врач, — растерянно произнес я. — И про ребро вы правильно угадали.

— Я не угадываю, а знаю, — холодно сказал Михаил Сергеевич. — Практика у меня не очень большая — год, зато на Кавказском фронте, от пациентов, сами понимаете, отбоя не было. И диплом медицинского факультета имею. В ближайшее время — лучше к завтрашнему утру, жду от вас подробного рапорта обо всех ваших злоключениях. О том, с кем именно вы контактировали, допросе в английской контрразведке, допросе в контрразведке белых, вашем пребывании в тюрьме. В общем, обо всем.

— Слушаюсь, — только и сказал я.

Представив, сколько придется писать, взгрустнул, но вспомнив, что можно писать обычным текстом, без шифровки, повеселел.

Кедров указал мне на один из мягких стульев, стоявших у письменного стола, уселся сам.

— Что ж, Владимир Иванович, теперь можно поговорить, — произнес Михаил Сергеевич. — Не скрою — очень рад вас видеть. Вас искали мы, искало и подполье. Владимир Иванович, у меня много недостатков, но нет привычки бросать своих людей. В крайнем случае, я должен знать их судьбу. Последние сведения о вас: отправлен на Мудьюг, откуда не возвращаются. Имелась информация о восстании среди заключенных, о попытке к бегству, но официально — восстание подавлено, беглецы пойманы и уничтожены. По времени оно совпадало с вашим прибытием на остров, но фамилии неизвестны.

— Ишь, испугались охранники открыть правду, — с удовлетворением заметил я. — Не знаю, сколько всего беглецов — в нашей группе уходил тридцать один человек. Первым умер товарищ Стрелков, фамилии остальных не помню. Увы, осталось тринадцать. Если бы не тиф, уцелело бы больше.

— Стрелков? — заинтересовался Кедров. — Петр Петрович?

— Так точно. Стрелков — председатель Архангельского уездного исполнительного комитета. Вы его знали?

— Разумеется. Стрелков был в моей комиссии.

Понял. Та самая знаменитая «Советская ревизия», которой приписывались тысячи расстрелянных только в Вологде. Похоже, по ее приказу расстреляли все население и Архангельской и Вологодской губерний.

— Петр Петрович изначально принадлежал к кадетам, а где-то в шестнадцатом или семнадцатом стал большевиком, — сообщил Кедров.

Я мысленно улыбнулся. Если Стрелков был кадетом, то этим и объясняется его желание провести восстание «по закону» — с митингами, с резолюцией, с принятием ее большинством голосов. Сам я обеими руками проголосую за главную идею партии народной свободы о правовом государстве с разделением властей и господством закона, но не на каторге же. Так можно дойти до того, чтобы поднять вопрос — а легитимно ли наше восстание, если нас сюда определили по законам непонятного, но правительства?

— Стрелков во время восстания получил тяжелое ранение и по дороге умер. Не знаю, сможет ли кто-нибудь отыскать могилу.

— Отыщем, — уверенно сказал Кедров. — А почему вы не дали о себе знать, когда вышли к своим?

— А я давал, — ответил я. — О моем прибытии я сразу известил особый отдел шестой армии. Они должны были передать вам сведения о моем появлении. Но отчего-то начальник отдела — теперь уже бывший — товарищ Муравин позабыл передать в Москву сообщение. Может, в суматохе упустил из вида. Надо его спрашивать.