Неизвестная война (СИ)

— Михаил Сергеевич — человек умный, но неуживчивый. Он же против двойного подчинения выступал, не хотел, чтобы у нас сразу два начальника было — ВЧК и РВС. С Троцким из-за этого поссорился, да и с Феликсом Эдмундовичем, заодно. С Дзержинским-то еще ссориться можно, а вот с Львом Давидовичем — нежелательно. Вот, в результате Михаила Сергеевича вначале членом коллегии ВЧК назначили — вроде, повысили, а потом по решению Оргбюро ЦК РКП (б) с должности начальника отдела сняли, а самого Феликса Эдмундовича назначили. Но саму председателю ВЧК на всех должностях сложно, у него теперь в особом отделе целых два зама.

— А Кедров? Я же ему и разведданные посылал, он меня по возвращению принял.

— А что Кедров? Кедров, вроде как, член коллегии ВЧК, начальство. С другой – реальных возможностей на что-то влиять уже не имеет. Но совсем убирать его из ВЧК нельзя. Он же за полгода целую агентурную сеть в тылу у белых создал. Ты-то ладно, ты сотрудник разведки, лицо официальное. А есть еще и личная агентура Кедрова, о которой никому неизвестно, кроме начальника особого отдела. Убрать Кедрова – всей сети лишиться. Так что, он вроде помощника Дзержинского по агентурной работе.

— Министр без портфеля, — сострил я, хотя мне было не смешно.

— Вроде того, — кивнул Артузов. — Или, товарищ министра.

— Ясно, — кивнул я, задумавшись.

Интересно, почему мне в Вологде ничего не сказали? А с другой стороны — а что мне были должны сказать в Вологде? Для них Кедров по-прежнему большой начальник.

Наталья пришла не в восемь, как обещала, а раньше, часов в шесть. Точно, не переутруждались в Коминтерне. Отстранившись от меня — такого молодого и пылкого, спросила:

— Володька, ты не хотел бы сходить на выставку фарфора?

Ишь, Володькой назвала, что-то новое. Но лучше, чем Владимир и на «вы». Я бы, конечно же, предпочел фарфору что-то другое, но спросил:

— А где это?

— Рядом, во Введенском, минут пятнадцать пешком. Был бы извозчик, добрались бы за пять.

Во Введенском переулке? А где такой?

Пока мы шли, я уже понял, что Введенским называется нынешний Подсосенский переулок, а место, куда идем — усадьба Морозовых. Связать усадьбу с открывающимся музеем фарфора не сложно. Стало быть, у меня появился шанс посмотреть первозданную коллекцию самого Алексея Викуловича Морозова! Фигура чуть пониже, нежели его родственник Иван Морозов или их друг-соперник Сергей Щукин, но тоже не слабая, оставившая в русском искусстве огромный след.

Открывайся подобная выставка в мое время, у входа стояла бы толпа. Помнится, два часа простояли с женой в очереди на импрессионистов из бывшей коллекции Щукина, впервые собранную вместе из разных музеев.

Во Введенском переулке народ не толпился, посетителей немного, но это и хорошо, можно внимательно посмотреть, и никто не станет пихать локтями. Жаль только, что освещение слабовато.

Есть у меня слабость к художественному фарфору, хотя дома его не держим. На дорогой денег не хватит, а покупать ширпотреб нет смысла.

Я с интересом принялся рассматривать тарелки, всевозможные вазы и фигурки. Мейсенского фарфора здесь много, но кого этим удивишь, если половина изделий саксонских мастеров уходила в Россию? А лучшие образцы нужно смотреть в Дрездене, да кто меня туда пустит, «невыездного»?

О некоторых изделиях из фарфора лишь слышал, а видеть не доводилось. Ага, конфетчица из первых изделий самого Виноградова. Раритет. Вон замечательные фигурки, изображающие персонажей пушкинской эпохи — целых три Щепкина и один Булгарин.

Чернильный прибор, выпускавшийся на заводе Попова. В среде коллекционеров его называют «Иван Грозный и Борис Годунов, играющие в шахматы». Весьма популярный сюжет русской культуры благодаря легенде, согласно которой Иван Грозный скончался во время этой партии.

Два шедевра русского фарфора девятисотых годов — статуэтки «Дама с маской» и «Влюбленные», созданные по эскизам Константина Сомова.

Влюбленные не похожи на молодых супругов, скорее напоминают воркующих любовников. Кавалер почти лежит на коленях у своей дамы, а та довольна.

А это самое интересное — серия «Народы России», начатая еще во времена Екатерины Великой и законченная при последнем императоре.

— Интересуешься гарднеровским фарфором? — поинтересовалась Наталья, уже успевшая пробежаться по всем залам. Видимо, ее фарфор не особо интересовал. Или уже насмотрелась на него раньше, в бытность свою дочерью графа.

— Почему гарднеровский? — удивился я.

— А это не гарднеровский? Ой, Володя, я в фарфоре никогда не разбиралась. Знаю только — есть Гарднер, а есть еще Веджвут, а был еще Кузнецов, но друг от друга не отличу, — засмеялась Наталья. — Моего отца это возмущало — мол, как же ты можешь спутать фаянс с фарфором? А я ему — папенька, а не все ли равно, из чего щи хлебать?

— И не стыдно хвастаться своим невежеством? — услышал я в стороне раскатистый бас, а Наталья, словно девчонка, взвизгнула и повисла на шее солидного и уже не очень молодого человека.