Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова?

Таблица 6.4.3 наглядно показывает, что Китай – это совсем другой мир. Средняя плотность сельского населения там в 40 раз превышает российскую. При этом 94 % населения сосредоточено на 46 % территории (Китайская деревня 2003:131), где плотность еще выше. Пахотной земли не хватает. В расчете на одного сельского жителя продукции меньше, чем в России.

Суммируя ряд исследований, А.В. Гордон выделяет три стадии (фазы) изменений в китайской деревне: 1) коллективизация 1957–1978 годов, 2) утверждение системы семейного подряда в 1978–1985 годах и з) подъем коммерческой активности сельских предприятий, который продолжается с середины 80-х годов по настоящее время (Там же, 78). Экономические успехи деколлективизации были налицо, особенно в начале реформ в 1980-х годах. Но и в последующие годы производство продолжало расти: только за 1990–2002 годы – в 1,8 раза (см. табл. 6.4.1). В связи с успехами Китая взоры наших политиков и экономистов все чаще обращаются на него, как на пример триумфа мелкого частного хозяйства. Однако при сравнении России с Китаем надо быть очень осторожным.

Прежде всего, китайское общество по преимуществу сельское, более 60 % населения Китая живет в деревне, а непосредственно в сельском хозяйстве занято 70 % трудоспособного китайского населения.

Аграрная рабочая сила достигает там 460 млн. человек при экономической потребности в 280 млн. (Там же, 130). Излишки сельской рабочей силы вдвое больше, чем все население России вместе с ее городами.

Только армия трудовых мигрантов оценивается в 70 млн. человек (Салицкий 2005). И этим Китай принципиально отличается от России.

При земельном дефиците в большинстве аграрных районов выделение в пользование и аренду (но не в собственность) земельных участков, площадь которых зависела от числа членов домохозяйства, нашло широкий отклик у населения, которое и так кормилось с земли. К тому же сказалась и его высокая трудоспособность. Выращивание риса – основной культуры в Китае – всегда требовало больших индивидуальных затрат ручного труда. Получив землю, крестьяне продолжали, как и прежде, выращивать на ней рис, в их образе жизни мало что изменилось. В китайских коммунах не была создана столь мощная и неделимая инфраструктура в виде животноводческих комплексов, хранилищ, техники, ремонтной базы и т. п., как в российских колхозах, что облегчило раздачу земли. Более короткий период социализма не успел превратить китайских крестьян в наемных рабочих, как это произошло в России. Китай – аграрная страна и по занятости, и по образу жизни, и по менталитету. Хотя мы и писали, что по реальной занятости в сельском хозяйстве, превышающей занятость в промышленности, современная Россия также может считаться аграрной (см. раздел 1.4), до Китая ей очень далеко. Аграрным перенаселением Китай скорее напоминает Россию столетней давности, чем современную. Это подтверждается не только данными о населении и его занятости, но и о валовом продукте на душу населения, который в 1980-м году в Китае был близок к показателям СССР конца 1920-х годов. Китай к началу своей модернизации отставал от России примерно на полвека.

В то же время годы социализма не могли не сказаться на сельской экономике Китая и психологии его населения. Жестокость «большого скачка», превратившего деревню в бесправную трудармию с жесткими пайками и приведшего к гибели по разным оценкам от 15 до 30 млн. человек, еще свежи в памяти китайцев. Экономические результаты коллективизации также оставляли желать лучшего. Хотя сельскохозяйственное производство в 1950-1980-х годах росло, производительность труда постоянно падала. Как и в годы нашей индустриализации, шла мощная перекачка средств из сельского хозяйства в промышленность, которая привела к сильному обнищанию китайской деревни. Такой нищей, но все еще перенаселенной она и подошла к реформам. В России, в отличие от Китая, после сильной депопуляции деревни, нескольких попыток подъема (спасения) села доходы населения в городе и деревне к 1990 году выровнялись. При этом сельская экономика, уже находящаяся в глубоком кризисе, держалась на огромных дотациях. Российской деревне было что терять, в то время как китайская от реформ могла только что-то приобрести. Вместе с сохранившимся в Китае сельским менталитетом это было очень важным фактором, обусловившим отношение к реформам.

Китайские рыночные реформы проводятся под строгим руководством коммунистической партии. Решения пленумов ЦК КПК, как считают в Китае, не противоречат ни развитию рынка, ни усилению роли государства в его регулировании. Пленум октября 2003 года признал семейный подряд ядром хозяйственной системы на селе (Салицкий 2005). Владельцем земли де-юре является государство, а де-факто – деревенская администрация. 85 % обрабатываемой земли – это так называемая «дворовая ответственность», когда крестьяне получают землю в пользование под производственное задание, обязуясь предоставить государству по низким фиксированным ценам определенную часть продукции. Только 8–9% земли занято под продовольственные наделы для собственного потребления. И лишь 6 % находится в частной собственности, но продать участок нельзя (Китайская деревня 2003: 48). На основании состава домохозяйств и требований эффективности постоянно идут переделы земель «дворовой ответственности». Поскольку переделы происходят по инициативе местной сельской администрации, они только укрепляют ее позиции, заменяя рынок земли. Кроме того, существуют трудовые повинности – отработка 10–20 дней в году в рамках местных и государственных программ, главным образом на строительстве ирригационных сооружений, – которые могут быть заменены денежным взносом. В общем, «азиатский способ производства» по К. Марксу жив! Государство сохранило и полную монополию на поставку в деревню оборудования, удобрений и т. п. В этом плане Россия, хотя и сохранила кооперативы, ушла гораздо дальше по пути внедрения рыночных отношений, чем Китай. Но, несмотря на все меры регулирования, разрешение продавать излишки зерна по рыночным ценам за 10 лет привело почти к удвоению его производства в Китае.

В результате китайских реформ произошло сильное расслоение сельского населения по доходам, которое убыстряется курсом поддержки «образцов для подражания», т. е. сильных индивидуальных хозяйств. Степень социального расслоения в Китае и в России – самая высокая из всех рассматриваемых стран, но в Китае она больше (см. табл. 6.4.3).

Как и в России, в Китае принадлежность к местной власти означала гораздо лучшие стартовые условия для частного хозяйствования. Слой разбогатевших составляет 16 % жителей китайской деревни, из них 54 % – представители местной элиты (Там же, 25). Социальное расслоение общества сопровождается концентрацией успешных хозяйств в определенных местах. Деревни, ориентированные на самообепечение населения, и деревни «рыночные» резко различаются. При этом доля теневой экономики, в том числе скрытых доходов крестьян, гораздо меньше. Свои сбережения крестьяне хранят в сельских кредитных кооперативах или в Сельскохозяйственном банке Китая (Салицкий 2005).

Рыночность в китайских условиях, как правило, означает совмещение аграрных и промышленных функций (28 % крестьян заняты в сельской промышленности), тогда как в России последние узурпированы городами. По мнению А.В. Гордона, широкое развитие промышленности в китайской деревне – главное различие между Россией и Китаем (Китайская деревня 2003:19). Доля сельской промышленности в валовом индустриальном продукте только за 1980-е годы выросла там с 10 % до 32 % (Там же, 13). А в самой сельской экономике доля доходов от промышленности возросла с четверти до половины. Она стала магнитом для инвестиций, особенно иностранных. Промышленность сыграла решающую роль в экспортной переориентации сельской экономики. Поэтому в Китае выделяются по степени внедрения реформ и по доходам не только домохозяйства и деревни, но и целые провинции (например, восток и юго-восток страны). И дело не столько в лучших природных условиях, сколько в благоприятном положении (например, выход на мировые рынки).

Значительная часть китайских промышленных предприятий – это кооперативы или собственность деревни. Но в отличие от России, где промышленность идет из города в деревню, в Китае сельская промышленность начинает проникать в города, формируя там филиалы. Наибольший упор делается на ее развитие в малых городах, в частности за счет сбережений населения (Салицкий 2005). Промышленность поглотила значительную часть излишней рабочей силы в деревне. Но эта раздробленная сельская промышленность при ограниченных возможностях повышения квалификации и замкнутости сельских сообществ уже стала тормозить развитие страны. Одну из своих главных задач китайское руководство видело в удержании хотя бы части избыточного сельского населения в деревне, иначе оно наводнило бы крупные города, сделав их просто чудовищными (учитывая китайские масштабы) и неуправляемыми. Однако статистика не в состоянии учесть реальные масштабы роста городов. Ведь многие крестьяне всю жизнь работают в городах, формально сохраняя свой крестьянский статус, при этом возвращаются домой в период наиболее напряженных сельскохозяйственных работ, приезжают в деревню на все праздники – точно так же, как это было в России начала XX века.

Таким образом, успехи китайских реформ во многом крепятся на мощном сельском демографическом потенциале, регламентированности отношений в деревне и силе государства. Именно это современная Россия и потеряла. Подобные реформы на современной российской почве не могут дать результатов, которых достиг Китай. Помимо этих различий, многие усматривают преимущества Китая в постепенности его реформ и стабильности государства. Однако в соседнем Вьетнаме, тоже постсоциалистическом, на 9 месяцев раньше, чем в Польше, были проведены шоковые рыночные реформы. А результаты – почти те же, что и в Китае. Не следует забывать и о «преимуществах отсталости»: с низкого уровня рост всегда быстрее. Недаром в последние годы китайский рост замедляется, а производство зерна не увеличивается.