Крошечные огороды можно встретить у нас всюду. Это кажется абсурдным – в стране, где половина населения живет в больших городах. Конечно, по мере выхода крупных хозяйств из кризиса доля населения в агропроизводстве будет падать. Но есть села и целые районы, где хозяйства жителей – не подсобный, а основной источник их доходов. В 1990-е годы они сыграли огромную положительную роль, и не только чисто экономическую. Достаток в сознании крестьянина стал прочнее связываться с его собственными трудовыми усилиями, расчетом, талантом.
Неизвестное сельское хозяйство России – это, помимо всего прочего, его неизвестная география: зоны и ареалы частного, неформального, но при этом специализированного хозяйства. Вообще-то они известны в регионах, у соседей, а то и по всей стране. Но вы не найдете их на картах сельского хозяйства, в планах и программах его развития.
Эти ареалы редко соответствуют административным единицам. А вот на местности их трудно не заметить. Внимательному путнику бросятся в глаза монокультура огурца или лука на огородах, помидорные теплицы, плантации картофеля, необычно большие стада у деревни. В англоязычной географии такие районы называются вернакулярными – обыденными, «низовыми» и неофициальными, не «придуманными» ни чиновниками, ни учеными-экспертами. Их можно только обнаружить, высмотреть на местности. Правда, чаще всего так называют культурные районы (термин «вернакулярный» изначально относился к местным диалектам и формам народной архитектуры). В данном же случае речь идет о районах экономических.
Как это ни странно, но именно сектор хозяйств населения – повсеместный и пока ключевой в нашей деревне – становится порой самым надежным гарантом сохранения коллективных предприятий. Но он же первым подписывает им приговор, если может выжить без колхоза. Впрочем, колхозы, в том числе и нерентабельные, оказались гораздо устойчивей, чем ожидали экономисты-реформаторы. За этим стоит прочность социального уклада жизни в деревне, ее неизбывный и далеко не бессмысленный консерватизм.
Тем не менее рынок делает свое дело. Социальная и пространственная поляризация налицо. Резко обострилась и этническая сегрегация населения. Это, с одной стороны, усиливает напряжение в обществе, но с другой – обозначает страты и ареалы роста.
Все устали от перемен. И крупные предприятия, и фермеры, и хозяйства населения нуждаются в стабильности и в посильной помощи.
Прежде всего, учитывая нашу бедность, помощь нужна в организации кредитной системы и инфраструктуры, которые помогли бы инкорпорировать хозяйства населения в экономику страны. Сколько же можно делать вид, что их просто нет! Именно инфраструктура, в том числе инфраструктура сбыта продукции – а не земля, по поводу которой так долго разгорались политические битвы, – является главной проблемой села. Создание инфраструктуры сбыта подтолкнуло бы тех, кто может и хочет что-то производить. Те, кто не может, все равно будут выполнять свою программу подработки на бутылку. Важно, чтобы следующее поколение, еще меньшая часть которого останется в деревне, имело образцы, показывающие, что и на земле можно многого добиться.
Говоря о будущем сельского хозяйства страны, и в том числе хозяйств населения, мы должны иметь в виду, что, во-первых, население России будет уменьшаться [20] , но, во-вторых, производительность труда на крупных и средних предприятиях будет расти. Она растет уже теперь, несмотря на сложные условия. Модернизация сельского хозяйства неизбежна и в первую очередь коснется крупных и средних предприятий, а также фермеров. Есть даже надежда, что если к середине XXI века они выйдут на показатели урожайности и надоев хотя бы современного уровня Финляндии, Чехии, Венгрии (не говоря о западноевропейских), то накормят тающее население ключевыми продуктами. Для этого потребуется гораздо меньше земель и скота.
Западные крестьяне прекратили выращивать овощи для своего пропитания тогда, когда их стало дешевле купить в ближайшем магазине. Значит, будущее наших хозяйств населения зависит от двух вещей: от способности «большого» сельского хозяйства и государства обеспечить страну продовольствием и от доходов граждан? В идеале – да. Но сколько нужно поколений, чтобы стереть многовековую крестьянскую установку «земля не должна пустовать», тем более что она не стерта до конца и на Западе?
Приусадебная земля имеет для людей высочайшую ценность. Ведь это одновременно и среда обитания, и источник пропитания, чего на Западе давно уже нет. Горожане, да и то не все, сравнительно легко отказываются от дачного полунатурального хозяйства, переходя на цветы и газоны, если доходы позволяют им покупать овощи, фрукты и ягоды на рынках. По существу это и есть переход общества на новую ступень развития. Но в деревне все сложнее.