Неизвестность

Мы вспомнили школу, одноклассников, поделились, кто о ком что знает. Выяснилось, что многие в реальность не вписались. А Слава Кислов и вовсе помер. Это она мне сказала.

– Как-то очень глупо. Аппендицит, положили в больницу, что-то не так сделали – и все. Двое детей осталось.

– Грустно, – отозвался я, не чувствуя, если честно, большой печали: со Славой мы почти не общались, да и случались тогда подобные истории слишком часто. Мы привыкли.

Она вернулась к теме:

– Витя, у нас брать – не советую. А если найдешь у других, пять раз просчитай, с чего будешь отдавать. Ты что-то придумал?

– Буду делать холодное оружие для коллекционеров. Сейчас опять спрос. Я этим когда-то занимался.

– Прости, кустарщина. Может, устроить тебя в какую-то структуру? Но это наемный труд, наемники получают мало. Нужно свое дело, бизнес, прибавочная стоимость.

– Вера, это ты? Ты говоришь о прибавочной стоимости?

– Маркс о ней тоже говорил, я в университете изучала.

– На самом деле есть у меня несколько проектов.

И я начал описывать эти проекты – один другого нелепее. Наименее экстравагантный – заказать на простаивающем оборонном заводе игровые автоматы. Очень прибыльно. Идею я позаимствовал у Мартына.

Принесли еду. Вера слушала вежливо, ела с аппетитом. Аккуратно, изящно, как всегда. Руки не касаются стола, спина прямая. Врожденный аристократизм. То есть – вырожденный, она же дочь отца-пролетария и мамы-бухгалтерши.

По своей привычке я опять частично выпал из реальности, раздвоился: один сидит и пытается толковать о деле, а второй наблюдает, и ему дико: о чем ты говоришь, олух, с любовью всей твоей жизни? Ты ведь до сих пор не понял, нравился ли ей когда-то. И нравишься ли сейчас – хоть немного?

Наблюдателю надоело наблюдать, он заставил говорящего двойника заткнуться.

Я махнул рукой, засмеялся:

– Ладно, бред это все.

– Извини, согласна.

И тут я задушевно продекламировал:

– Помнишь, ты говорила: деньги, любовь, страсть, а я одно видел – ты Джиоконда, которую надо украсть. И украли![62]

– Это что?

– «Облако в штанах», Маяковский. Не помнишь? Я для тебя это читал.

– Когда?

Я читал это на школьном литературном вечере. Составляли списки, меня спросили: что у тебя? Я сказал – Маяковский. Поэт революционный, проверенный, из программы. Одобрили. И я читал эту поэму, глядя на Веру. Я читал для нее. С особенным напором выкрикнул: «Тело твое прошу, как просят христиане – хлеб наш насущный даждь нам днесь. Мария – дай!»

Учащиеся дружно заржали, учителя ужаснулись, кто-то выскочил и поволок меня за руку со сцены. Потом были разбирательства, я наивно удивлялся: «А что такого? Это в трехтомнике напечатано!» – «Под наивного работаешь?» – догадалась завуч по воспитательной работе Клавдия Алексеевна.

Но обошлось, затерлось.

Я напомнил об этом Вере, она пожала плечами:

– Знаешь, как-то не отложилось…

– Ну да, ты же тогда еще не знала, что я тебя люблю. А я уже вовсю. Как и до сих пор.

– Витя…

– Ладно, молчу.

– Нет, мне приятно. Хотя, если честно, удивляюсь. Что во мне такого?

– Ты очень красивая.

– Мало красивых, что ли? Да и не такая я уже, видишь, что с глазами – кошачьи лапки это называется. Никакие кремы не помогают. Витя, давай вернемся к вопросу. Есть вариант: я тебе могу дать из личных денег. На полгода. Без процентов. За полгода что-то придумаешь. А мне они пока не понадобятся. У меня все точно рассчитано. Не думай ничего такого, я просто хочу помочь.

– Ты же понимаешь, что не возьму.

– Не понимаю.

– Я вот что подумал. Я тебя люблю уже двадцать пять лет.

– Это с какого возраста?

– С десяти. Когда первый раз увидел. Или с одиннадцати. И за это время сто раз объяснялся тебе в любви.

– Меньше.

– Считала?

– Нет. Ну – и к чему ты?

– Да к тому, что за это время мы даже ни разу не поцеловались.

– Не получилось, да. И что?

Мы сидели на диванчиках друг против друга. Я неловко вылез, подсел к ней, взял за плечи, повернул к себе.

– Давай поцелуемся – и я возьму твои деньги.

– А я уже забыла, какой ты странный… Витя, так не делают.

– Как не делают?

– Ну, не договариваются. Это бывает как-то… Ну, по вдохновению, случайно. Как ты там сказал: порыв, страсть?

– Любовь, страсть. А что, у тебя бывало?

– Случалось, да. Без последствий. Я мужу ни разу не изменила.

Я понимал, что пора прекращать разговоры: чем больше говорим, тем труднее будет сделать то, что я хотел. Взял ее покрепче за плечи, приблизил к себе. Вера схватила салфетку и быстрым движением вытерла губы. Старалась улыбаться, но ей было неловко. Готовилась вытерпеть.

– Нет, – сказал я. – Не в этот раз. И денег не возьму.

– Ты не представляешь, как мне тебя жалко. По-хорошему.

– Я отличный мужик, Вера, я умный, талантливый. Ты счастлива со мной будешь, надо только начать. Выходи за меня замуж.

– Витя…

– Ладно. Извини.

Я отсел обратно с чувством странного облегчения. Оттого, наверное, что перестал мучить Веру. Потому что не люблю никого мучить.

А она опять взялась за еду и спросила так, будто ничего не произошло:

– У тебя есть какие-то ресурсы? Машина, квартира какой-нибудь бабушки, слишком для нее большая, гараж, дача?