Неизвестные истории известных людей

Самое первое впечатление связано со страхом смерти. Мы жили под Москвой, в том месте, где сейчас живет наша самая богатая суперэлита, это Барвиха, Рублевка. И мы жили на даче в месте, которое называется Раздоры. А там был электрический столб, и на нем был нарисован череп и кости. «Не влезай – убьет». Я читать не мог, я лишь видел череп и кости и боялся даже дотронуться до этого деревянного столба. Идея творчества рождается идеей переживания смерти. Мне кажется, что этот столб – моя основная муза в жизни.

Много связано с дачей. Первое – смерть, а второе – молнии. У нас было два шофера, папа занимал крупную должность – помощника премьер-министра, если переводить на европейские понятия. Он был помощником Молотова. Мы ехали по дороге рядом с Барвихой, и в дерево попала молния – божественный огонь. Это было очень красиво и очень страшно.

Потом были романтическо-буколические впечатления. В то время крестьяне не держали коров, потому что был очень большой налог. Взамен у каждого были козы. Козье молоко – предел счастья. Я с козами общался, давал им что-то есть. Лето, трава, блеющие козы и козлы – вот Подмосковье моего раннего детства.

2.

Весьма символическая история, что в нашем подъезде, где жили Сталинские вельможи, лифтером был повар, который работал у князя Юсупова. Он был старенький. Все у нас было знаково. В этом подъезде все квартиры были шикарными, но наша квартира была коммунальная. Когда мы въехали, одна комната еще была чужой, хотя там не жили. Я помню, как эта комната стала нашей, как оттуда все вынесли и меня туда заселили, это стала детская.

У меня было невероятно счастливое сталинское детство. Все у нас было – дача, машины: сначала «Победа», потом «ЗИМ». Удивительная по тем временам московская квартира, ни у кого такой не было – роскошь. И это важно, потому что мне в жизни не нужно было гнаться наверх, верх был заложен в детстве. Скорее улица перенимала какие-то мои привычки, потому что было общее убеждение, что у меня что-то есть, но это «что-то» у меня не отнимешь и лучше ко мне примкнуть. Объясняю на простом примере: тогда дороже всего была жвачка, а у меня жвачка была. Дружить со мной было «правильно». И со мной дружили бандиты, хулиганы… Иначе – ну, раз они меня побьют, два – а потом-то что? Ну, я не буду с ними ходить, а так я доставал американскую жвачку. Но я, честно говоря, с этими бандитами не строил младенческую преступную группировку, просто они меня не били, скорее – уважали.

Был замечательный случай. В этом – вся Россия. Мальчик, одноклассник и бандит Коля Максимов – потом он стал убийцей, убил хозяина голубятни – он пришел ко мне домой. Ему очень хотелось жвачки, а у нас дома было всё французское, родители недавно побывали во Франции. Он увидел на кухне такие подушечки, которые были похожи на жвачки. И он схватил эту подушечку и стал есть. А это был французский клей для обоев. И он не мог ни открыть рот, ни закрыть. Разлилось огромное количество клея, который тут же зацементировался у него во рту. Его юная испуганная бандитская физиономия до сих пор стоит у меня перед глазами.

3.

Школа у меня была хорошая, с углубленным изучением английского. Она находилась в странном месте. Палашовский переулок – из названия следует, что там когда-то жили палачи. И видимо, там были казни, и там же хоронили. Там было кладбище. Мы в детстве гоняли черепами в футбол. Эта школа соединяла в себе несоединимое. С одной стороны от нее были переулочки, в которых жили очень бедно – в подвалах, топили дровами, бедствовали чудовищно. И тут же, через дом жили советские сановники, жили похуже, чем сейчас миллиардеры, но, по крайней мере, как миллионеры. С прекрасной мебелью, картинами. У нас в доме жил Лактионов, который тут же написал нам портрет «Письмо с фронта». У нас соседом по черной лестнице был Фадеев, известный писатель. Мы жили в довольно любопытном мирке. И в школе происходило такое кровосмешение: с одной стороны сверху люди падали, с другой стороны снизу поднимались. Одни дети приходили с телохранителями, а других детей телохранители отгоняли, потому что эти дети были бандитами. У некоторых не хватало денег, чтобы купить школьную форму, а другие ее специально шили на заказ. У меня была одна хлопчатобумажная форма, а другая – шерстяная. Но все равно времена были убогие, в «Детском мире» мы никак не могли достать шапку нужного мне размера, поэтому бабушка обшивала ее ватой, чтобы шапка не налезала мне на физиономию. Много было смешного.