Неизвестные лики войны

Осознание того, что, скорее всего, не выживешь, рушило последние человеческие барьеры. Замутнённый разум действовал по своей извращённой логике, столь дикой для мирного времени, но столь естественной для войны.

В качестве примера приведу описанный К. Симоновым разговор с командиром 351-й дивизии генералом Дударевым:

«— Фольксдойче! Один такой сегодня утром убил моего начальника связи. Шёл мимо дома, а тот из винтовки с чердака — и наповал. Ну, мы его вытащили, и я сказал, чтобы расстреляли к чёрту.

— А кто у него был там в доме, из семьи?

— Никого из семьи. Только одна жена.

— А что вы с ней сделали? Надо было её расстрелять, — говорю я.

— Почему?

— Для устрашения, чтобы больше не повторялись такие случаи убийства офицеров.

— Нет, почему же расстрелять, — соглашался Дударев. — Ведь она женщина. Мы с женщинами не воюем.

— Это, конечно, так, — говорю я. — Но во всяком случае, надо сделать как-то, чтобы не повторялись такие убийства.

— Нет, всё-таки она женщина. По-моему, вы это неверно, — говорит Дударев. — Вот дом я сгоряча хотел сжечь. Даже было приказал, чтобы сожгли, а потом отдумал. Всё-таки территория польская. А что до его жены, так её оставили. Передали контрразведке, пусть с ней разберётся. (…)»

Спустя тридцать лет К. Симонов попытался разобраться с тем, что творилось внутри него в тот момент.

«Мне трудно сейчас поверить, что я мог сказать то, что я сказал тогда, что жену этого убийцы надо было тоже расстрелять для устрашения, чтобы таких убийств не повторялось.

Даже пусть это была всего-навсего сказанная в запале фраза, пусть я этого никогда бы не сделал в действительности, но всё-таки я её сказал, эту фразу. А командир дивизии пристыдил меня за неё. Для него была начисто исключена возможность такой кары по отношению к женщине, хотя бы и жене убийцы. А для меня тогда, в сорок пятом году, выходит, нет?

Что во мне заговорило тогда, в ту минуту? Что до такой степени ожесточило? (…) Может быть, я вдруг подумал, что жена фашиста, так же как и её муж, способна стать убийцей, что ж её жалеть?

Не знаю сейчас, как ответить самому себе на все эти вопросы. Но знаю, что так это было. Было со мной и бывало с другими людьми, отнюдь не жестокими от природы».

Н.Г. Колосов, участник боёв под Сталинградом, вспоминал: «У меня столько друзей погибло, как было не стать злым. Один раз осколками другу голову снесло, и его мозги мне в котелок с кашей попали. Нет, немцев мы не жалели. (…) Один раз знакомый механик-водитель проехал прямо по колонне пленных на своём Т-34 у самой Волги». Тогда Н. Колосову было 19 лет. Когда исполнилось 74, он признался: «Страшные сны снятся до сих пор, всё ещё воюю».

Боевые психические травмы, конечно, различаются по степени тяжести.

Наиболее частыми и лёгкими их проявлениями считаются замкнутость, потеря аппетита, головные боли, быстрая утомляемость, нервозность, чрезмерная раздражительность. И тогда солдат колет штыком крестьянку, у которой не оказывается требуемого тёплого одеяла или пары кур; патрульный бьёт прикладом старуху, обратившуюся к нему с вопросом; часовой стреляет в мальчишку, неожиданно выпустившего птиц из голубятни.

Это последствия ЛЁГКИХ травм.

В случае средней тяжести психические нарушения проявляются в виде временной потери памяти, депрессии, повышенной чувствительности к шуму, патологического страха, переходящего иногда в панику, истерических реакций и агрессивности. В результате ворвавшиеся в деревню или город солдаты предают всё огню и мечу. В вытаращенных, остекленевших глазах только одно — «Жги! Убивай всех!» Контроль над собой потерян. Пережитый страх заставляет заживо сжигать в домах жителей, расстреливать коров и свиней, рубить саблями иконы, крушить мебель. Иногда происходит потеря ощущения реальности происходящего. Получается, что расправа творится как бы «во сне».

Состояние опьянения тем более блокирует сознание и вызывает ничем не спровоцированные массовые убийства.

В бою при потере ощущения реальности глупо и нелепо гибнут даже опытные солдаты, прошедшие многие сражения. Рано или поздно разум отказывается им служить, здравый смысл покидает воинов, ставших профессионалами. Совершаются поступки необъяснимые, бессмысленные: например, во время кинжального огня солдат, уверовавший в собственную неуязвимость, высовывается над бруствером и получает пулю между глаз.

Притупляется бдительность, кажется, что страшнее боя быть уже ничего не может, а в условиях действующей армии, перенасыщенной оружием, это чревато последствиями. Так, во время Второй мировой войны в войсках США число жертв от несчастных случаев равнялось 43 853 человекам, в то время как всех умерших от боевых ран и болезней насчитывалось меньше — 40 949.

В тяжёлых случаях у поражённых возникают нарушения слуха, зрения, речи, психомоторное расстройство и ступор, а также нарушение координации движений. И тогда открывается огонь по своим, заходящий на посадку самолёт врезается в землю, грузовик валится с моста…