Неизвестные письма

Да и как поглядишь на купцов и заводчиков Московских, у самоваров своих семиведерных посереди грушевых и вишневых садов благоденствующих – им-то на што обижаться и жаловаться? Живут в изобилии, никто с ними скверных шуток не шутит, а пошутит – есть где защиты искать. Генерал-Губернаторы Московские ездят к ним чаи распивать да жеребцами скаковыми меняться. Великой Петр превратил Российское дворянство в сословие служилое, не кровию, но заслугами от Государства честь и содержание имеющее. Екатерина, Жезл Правости, жезл Царствия своего, дала сему Дворянству вольность, ибо настало время Просвещения и с кого же оно в России начаться было должно, как не с Сословия Благородного. Но сословие сие рахманов индейских Кастою здесь никогда не бывало, всех протчих детей человеческих за некий уличный прах почитающих. Дворяне российские владеют людьми, но оных за людей знают!

То ж и в Германских землях – и там Революций никогда не будет или, точнее, никогда они не будут успехом увенчаны, ибо мещанство Немецкое пред аристокрациею преклоняется (вспомяните хоть братца Гете!), а аристокрация просвещена не в пример французской, от налогов и податей мещанских зависима, да и могущества того не имеет, каким в бывалом королевстве Французском князья, графья да бароны с кавалерами наслаждалися.

Надо бы, што ли, уже с лавочки подыматься и дальше итти – но куда дальше? К реке разве? А пирожок – оставить его громадным купеческим кошкам, худым мимобеглым собакам, воронам, слетающим на поживу с крестов, – али самому доесть? Должно доесть – невкусной, остывший пирожок, но когда еще другой достанется?

Каково же странна сия муха – с любовью роится вокруг меня, будто бы понимает мысли мои и отвечает движениями тела на мысли, какие имеются у меня в голове, и на проблемы, каких бы и глубокомысленнейшие мерных наук искусники не разрешили. Не Аутомат ли она? Творец Всемогущий! – она обчищается ножками, принимает глубокомысленный вид… ах, и ничего не мыслит? совсем ничего? Гордый человек! Гордыня твоя препятствует зрению твоему. Откуда же тогда укоризна, какую выказывает она сестрице, мешающей ей размышлять? Откуда взыскание помощи, когда наступает опасность? Совершенный полет, всякое людское искусство устыжающий? Усаживается преследователю своему на главу или же улетает от его лица. Не ведаю покуда, есть ли у нее Папеж, али Бискуп, али Супер-Интендант, али Аббат, али Лейб-Медикус, но она благочестива, ибо, когда я хочу перекреститься надкушенным пирожком, летит от крестного знамения прочь. – Кто есть я? – Сия муха мыслит свободней и великодушней меня, кто ей легкомысленно смерти желал лишь для того, што она его без приятности прикоснулась, когда он вознамерился на лавочке задремать. Она ступает по мне, но никакой малости у меня не отнимает, хотя и не дарит ничем – она живет… и Бог один знает, чем живет она, а я того не вижу…

…Небезызвестен я, Николай Михайлович, што Вы в Веймаре побывали – всио ли там, как было? – со всеми ли все там на ты еще: герцог, Гете, Гердер, придворные?.. и носят ли фрак темно-синий с оловянными пуговицами, желтый жилет и штаны кожаные с сапогами? Форма одежды вертеровская! Нет, навряд. Не станет же тычить?.. тыкать?.. кого ни попадя Господин Министр Того и Сего – и Строительства Дорожного, и Дел Рудных, и Финансов, и даже Военным Министром поставили Гетиньку нашего! Боже Святый, Боже Крепкий! Это же я, я Министром Военным герцогства Веймарского и Эйзенахского должен был зделаться! Што Вольф разумеет в военных делах? ничего, он же юрист! Это я жил в армии, в городах гарнизонных, это я написал «Солдат», это я понял, где средоточится зло в жизни любого Войска, што превращает добрых людей в зверские существа – бессемейное их состояние! И подавал же я Его Герцогскому Высочеству великолепный Прожект нащот Военной реформы, но некое нещастное происшествие, Вам, вероятно, известное, зделало обретание мое в Веймаре долее невозможным. Што ж, статься может, и к лутшему Провидение распорядилось: где Веймар, а где Россия! Когда бы приняла Государыня предложения мои, зделалось бы победоносное войско Российское сообществом людей добродушных и добродетельных, а протчие Государи поглядели бы, поглядели! – и позавидовали бы, и за великою Императрицею нашею потянулись! И – шутка Гения Гиштории! – мир на земли пришел бы из войск!

Куда по эдакой темени?.. Вон офицер идет, пред него лакей али солдат с факелом трещащим и сыпящим искры. Я лутше за ними пойду, Николай Михайлович, – боязно же во мраке одному, как во ките Ионе-пророку. Может, и сыщу, где объятиям Морфея отдаться – некакую сараюшку, дворовых небрежением не запертую…..ох, хорошо бы какие-никакие рогожки тамо нашлись ветхие, хотя бы пара, али прошлогоднего сена поболе клок…

…О нет! нет! чушь! Офицер сей не иначе как за мною послан – найти, железы наложить и в камеру арестную свесть! Лутше я пьяницею спящею притворюсь, руской человек, он же пьяного не обидит, так ведь, Николай Михайлович, так?