Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты

Мама его не любит категорически. Она даже не старается скрыть своей неприязни. Когда она узнала, что я работаю с ним, да еще под его началом, она была просто огорчена! При каких обстоятельствах они могли столкнуться? Ведь пути их никогда не пересекались. Единственное, что у них было общего, это то, что на протяжении нескольких лет они жили и работали в одном городе. Мама тогда работала в Музее Внеземных Культур, потом она заболела, уехала отсюда и никогда больше с тех пор не возвращалась. Может быть, тогда между ними что-то и произошло? Сейчас маму в Свердловск калачом не заманишь. Куда угодно, только не сюда. „Тойво, сынок, с этим человеком у меня связаны самые неприятные воспоминания“. — „Он причинил тебе горе?“ — „Не он. Он только выполнял свой долг, как он это понимал“… А Тора никогда не говорил со мной о маме, хотя он отлично знает, что я — сын Майи Тойвовны Глумовой. Но легко представить себе, что он все-таки чувствует себя виноватым и как-то старается загладить старую вину…

Конечно, мама хотела бы, чтобы я ушел от него, но как мне от него уйти? И ведь он знает, что я его не люблю. Я бы, конечно, никогда не позволил себе сказать ему это в лицо, но ведь такие вещи не скроешь. Я ведь не Прогрессор. Я не умею ни лгать, ни лицемерить, ни скрывать. Я умею быть только вежливым. По-видимому, Торе этого достаточно…

Уж он-то умеет и лгать, и лицемерить, и притворяться, уж он-то настоящий Прогрессор. Наверное, именно это более всего мне в нем отвратительно. Он никогда и никому не говорит всей правды. Я никогда не знаю, говорит он мне правду или лжет. По-моему, если у него есть выбор — сказать правду или солгать, он солжет. Он поступает так „в интересах дела“. Разумеется, в этом есть своя логика, но ведь тошнит! Меня тошнит, Тора! Вот вы посылаете меня в Харьков. Я не знаю, действительно ли вам так уж нужен этот Колдун. Может быть, нужен, но к чему тогда вся эта ваша невнятица насчет обид, которые ему нанесли на Земле, насчет каких-то таинственных его поступков? А может быть, вовсе и не Колдун вам нужен, Тора? Может быть, историю с Колдуном вы используете только как правдоподобное прикрытие, чтобы я вынюхал для вас нечто об институте, причем вынюхал так, чтобы и сам бы не понял, что я там вынюхал?

Да нет, конечно, я поеду в Харьков, о чем речь, поеду и вынюхаю все, что требуется, потому что я верю ему в главном. Он может сколько угодно лгать в мотивировках, в деталях, в оценках, в определении тактических целей, и меня может сколько угодно тошнить от этого, но я не могу от него уйти, потому что он всегда остается верен самому главному. Более того, он, видимо, единственный человек на свете, с которым мы понимаем это главное одинаково. То есть он, конечно, понимает это главное еще лучше, чем я, и именно поэтому я подчиняюсь ему почти слепо, можно сказать, ем из его рук и смотрю его глазами… и так будет продолжаться до тех пор, пока наши представления о главном не начнут расходиться. Между прочим, если подумать, таких, как я, у него тоже немного… а может быть, и вовсе нет? Боже мой, какие же мы тогда одинокие! Ведь я же со многими пытался говорить на эту тему. Одни — чрезмерно легкомысленны. Другие — тупы (я не могу подобрать иного слова: люди, совершенно безукоризненные во всех иных отношениях, становятся неодолимо тупыми, когда речь заходит об этом, их словно подменяют). А третьи — слепы, я вызываю у них жалость и сочувствие, они хлопают меня по плечу и стремятся поскорее перевести разговор на другую тему… А, я давно уже перестал разговаривать об этом. Это в первое время, когда я вернулся на Землю после этих жутких лет, проведенных на Гиганде, после этой кровавой клоаки, после этого пиршества лжи и лицемерия… Я тогда готов был кричать — да и кричал, кажется — на каждом перекрестке: „Прекратите!“, и мне казалось, что одна только мама понимает меня, Аська — не понимала, для нее я был героем, и это доводило меня до отчаяния, и вдруг, откуда ни возьмись, недалеко от меня появился Тора, а я вдруг как-то очень естественно, по гладенькой дорожке, как патрон из обоймы в ствол, вошел в КОМКОН и оказался у него под крылом. И однажды он сказал мне невзначай: „Что делать, дружище! Ведь Прогрессора может одолеть только Прогрессор“. Ужасно построен этот мир…