Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г.

Е. Званцева («Так что же такое научная фантастика») оценивала по-своему дискуссию Когана и АБС: «Да, Стругацкие безусловно правы: фантастике не обойтись без сатиры и памфлета. Но Стругацким, как и редакции „Литературной газеты“, кажется, что Коган неоправданно сужает границы жанра. Так ли это? Ведь Коган нигде не отрицает необходимости сатиры, памфлета и иных форм фантастики. Он только справедливо сетует на то, что у нас мало хороших утопических книг и машина иногда вытесняет человека. Как ни верти, а кроме „Туманности Андромеды“, у нас нет ни одной столь же яркой, увлекательной и достаточно обоснованной книги о далеком будущем, о коллективном счастье — нет полноценной социалистической утопии».

И. Майзель («Трудно быть человеком») сопоставлял действия героев в произведениях «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена и ТББ АБС.

А. Шалимов («Жанр или метод?») хвалил произведения АБС за философскую глубину без потери динамизма и занимательности.

По-своему были интересны замечания о творчестве АБС М. Лазарева.

ИЗ: ЛАЗАРЕВ М. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ФАНТАСТА

<…>

Стилевые особенности Стругацких оказались весьма пригодными для создания аргументированной, гармоничной и в то же время лаконичной картины будущего общества. Еще в «Стране багровых туч» и продолжении ее — «Стажерах» — Стругацкие нащупывали средства, которые без утомительной описательности позволили бы максимально приблизить читателя к далеко отстоящим по времени и месту событиям. Своеобразие литературной манеры, в которой выполнена повесть «Далекая Радуга», заключается в том, что, в отличие от Ефремова и Мартынова, Стругацкие абсолютно ничего не поясняют читателю, не расшифровывают научной сути явлений, не предаются авторским размышлениям о тех или иных сторонах изображаемой жизни, не поручают аналогичных функций персонажам. Они обращаются к читателю, не скрывая уверенности, что тот не менее их самих осведомлен в основных социальных, научных и технических предпосылках изображаемых событий.

Условность этих предпосылок сродни природе алгебраических величин: действия с ними подчинены определенным законам, но читателю дается возможность конкретизировать их значения и производные, домысливать любые подробности. Тут авторы вполне полагаются на читательское воображение. Их не смущает, что по-разному можно представить себе сущность предполагающейся «Д-транспортировки», или природу эксперимента, породившего всеразрушающую «волну», или принцип устройства того космического корабля, на котором эвакуирует детей обреченная на гибель планета. Главное внимание привлечено к отношениям и поведению людей, к их духовному облику, выявляющемуся благодаря значительности масштаба событий.

В людях «Далекой Радуги» тоже просвечивают знакомые нам черты. Но, в отличие от «Соляриса», мы улавливаем в них лучшее из присущего современникам. Качества, составляющие актив современной морали, преподносятся Стругацкими как нечто обыденное, как наиболее общее для подавляющего большинства персонажей, как разумеющееся само собой. Лучшие черты нынешнего поколения превращены писателями в начальный член некой математической прогрессии; вывод последующих членов, определяющих особенности отношений на «Далекой Радуге», доверен снова читателю.

В выборе исходных позиций для начала работы читательского воображения — источник того обаяния, большой душевной красоты, которым проникнута повесть о трагическом просчете экспериментаторов и неотвратимо надвигающейся катастрофе. По сравнению с «Солярисом», океан которого до удивления терпим и фактически ничем не угрожает действующим лицам, в «Далекой Радуге» волна взбесившейся материи агрессивна и беспощадна. И хотя она сметает всё и всех с поверхности планеты, не оставляя за собой ни живого ни мертвого, у читателя, не сомневающегося в неотвратимости трагической развязки, не возникает и тени тех мрачных ощущений, которые гнетут его при чтении «Соляриса».