Неизвестный Булгаков. На свидании с сатаной

Профессор Сикорский писал: «Демон презирает людей, но живет их инициативой, он разрушает то, что люди создают, попирает то, перед чем они преклоняются, но сам ничего не может придумать, решить или создать. Очевидно, что демон — нравственно разлагающееся, вырождающееся существо; внешние события еще приводят в действие душу этого существа, но сама по себе эта душа суха, бездеятельна, безжизненна» (работа И. А. Сикорского «Знаки вырождения» цитируется по сборнику «Русская расовая теория до 1917 года». М., 2002).

Разрушение, размывание христианской нравственности — задание, за выполнение которого и поступает бесовская, убийственная помощь. Отчасти Цветаева отдавала себе в этом отчет. Она признавалась: «Как будто бы мои вещи выбирают меня сами, и я часто их писала против воли».

Так чьей же волей написаны строки, по сути, обращенные к самому Творцу?!

Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На Твой безумный мир
Ответ один — отказ!

Все. Веревка захлестнула шею. Вышедшая душа видит свое повешенное тело со стороны. Но уже подступают какие-то мохнатые «жлобы», тянут цепкие руки. Душе не дойти до восемнадцатого мытарства, где предъявляются обвинения в кровосмешении. Душу самоубийцы тут же тащат в ад.

Пророки и Пифии

«Романтики XVIII века воспользовались античной идеей о «божественной болезни» — или, по Платону, «энтузиазмосе», — чтобы подчеркнуть: гению свойственны спонтанность, иррациональность и интуиция. Именно эти качества они ценили более всего… С началом XX века о произведении искусства стали судить по тому, насколько спонтанным и бессознательным был источник творчества. Так, психиатр В. Э. Дзержинский — брат будущего «железного Феликса» — считал произведения художественными, «только если они исходят из подсознательной сферы» (Сироткина И. Классики и психиатры. М., 2009. С. 6, 46).

Об этом демоническом типе творцов и прорицателей Цвейг писал возвышенно, но не без медицинских симптомов: «Ибо там, где самовластно царит демон, создается особенный пламенно-порывный повышенный тип искусства: опьяненное искусство, экзальтированное, лихорадочное, избыточное творчество, судорожные полеты духа, спазмы и взрывы, вакханалии и самозабвение, «мания» греков, священное, пророческое, пифическое исступление. Чрезмерность и преувеличенность всегда служат первым, непреложным признаком этого искусства…»

Ученые и писатели стали пифиями, голоса которых ждут миллионы. А ведь пифии корчились и кричали вещие слова в состоянии одержимости. Обуяны они были огненным духом Пифона — древнего змея, поверженного под землю… Что было потом? «Сообщения жрицы передавались философам, которые жили при оракуле и чьим долгом было интерпретировать предсказания и правильно применять их. Затем сообщения передавались поэтам, которые перелагали их в оды и лирические стихи… придавая им изысканную форму и делая их доступными для публики». Культура Древней Греции была одержима демонами. Свт. Иоанн Златоуст объяснял разницу между языческим прорицанием и ветхозаветным пророчеством: «В капищах идольских, когда кто бывает одержим нечистым духом и прорицал, то, как бы ведомый и связанный, был увлекаем духом и нисколько не сознавая того, что говорил. Гадателю свойственно быть в исступлении, терпеть принуждение и насилие, увлекаться и неистовствовать, как бесноватому. А пророк же не таков, он говорит все с трезвою душою и здравым рассудком, зная, что он говорит… Послушай Платона, который в апологии Сократа говорит так: «Прорицатели и гадатели говорят много и хорошо, но сами вовсе не знают того, о чем говорят»… Все это доказывает и принуждение, с каким бесы удерживаются и служат, и насилие, какое люди терпят, однажды предавшие себя им и лишающиеся в это время здравого смысла. Но у нас не так. Пророки пророчествовали с рассудком и совершенно свободно. Они властны были говорить и не говорить: они не были принуждаемы, но вместе с честию сохраняли и волю. Поэтому и Иона убегал, поэтому и Иезекииль уклонялся, поэтому и Иеремия отрицался. Бог же не принуждал их насильно, не помрачая рассудка».

Итак, разница между пророком и пифией такова, как между святым духоносным старцем и пациентом доктора Кандинского. В последнем случае злыми санитарами являются бесы — окрутили «прорицателя» по рукам и ногам смирительной рубашкой собственной, подавляющей воли и ведут душу в пылающую палату для буйных.