Неизвестный Де Голль. Последний великий француз

Наступил один из самых трудных этапов жизни де Голля, почувствовавшего отсутствие почвы под ногами. Казалось, он снова в том же положении, как в июне 1940 года, когда, остро ощущая свое одиночество, свою затерянность в бурном океане событий, он со своим призывом 18 июня вызывал, по его собственным словам, «иронию, жалость и слезы». Но в то время де Голля вдохновляла и согревала надежда. И действительно, вопреки всему столь много было достигнуто. Сейчас же все рухнуло… Но, как известно, человек исключительной силы и таланта лучше всего проявляет себя в наихудшем положении. Горькие минуты возмущения судьбой сменились состоянием мужественной напряженности. Он не растерялся, не стал искать легких путей приспособленчества. Проявляя потрясающее хладнокровие и выдержку, он начинает сложнейшую политическую игру против таких опытных и сильных противников, как Рузвельт и Черчилль, и после десяти месяцев напряженной борьбы блестяще выигрывает партию. В отличие от своих самоуверенных партнеров он продумывает заранее десять ходов вперед, улавливает малейшее дуновение в политической атмосфере и в конце концов побеждает. Начинается один из любопытнейших этапов биографии де Голля.

В полдень 8 ноября де Голля приглашают на Даунингстрит. Черчилль и Иден встречают его изъявлением дружеских чувств, выражением симпатии и явным смущением. А де Голль уже обрел свою обычную форму ледяного спокойствия и демонстрирует этим классическим представителям британских добродетелей пресловутую английскую флегму во французском исполнении.

Черчилль объявляет, что американцы категорически потребовали отстранить де Голля. «Мы вынуждены пройти через это, – говорит Черчилль. – Однако вы можете быть уверены, что мы не отказываемся от наших соглашений с вами… Вы были с нами в самые трудные моменты войны. Теперь, когда горизонт начинает проясняться, мы не покинем вас».

Де Голль не без удовлетворения узнает, что тайное заигрывание американцев с вишистскими генералами не избавило их от необходимости сражаться. Идут тяжелые бои. 200тысячная французская армия почти везде оказывает сопротивление. Он узнает, что американцы вывезли из Франции на подводной лодке генерала Жиро, старого знакомого де Голля, под началом которого он когдато служил. Этот ограниченный генерал прославился лишь своим бегством из немецкого плена. Его держат сейчас наготове в штабе генерала Эйзенхауэра в Гибралтаре. Но в Алжире оказался адмирал Дарлан, одно из первых лиц в иерархии Виши.

Де Голль хладнокровно дает советы военного характера. Удивляется, что американцы не учли в своих планах первостепенную необходимость захвата Бизерты, мощной базы в Тунисе. Именно туда немцы могут бросить подкрепление, что, кстати, и случилось. Де Голль даже не упускает возможности дать британцам очередной урок независимой политики. «Вот чего я не понимаю, – говорит он, – как это вы, англичане, целиком и полностью передали в чужие руки предприятие, в успехе которого в первую очередь заинтересована Европа?» «Что бы там ни было, – заключает он, – самое главное сейчас – добиться прекращения боев. А там посмотрим».

В 8 часов вечера де Голль выступает по радио с обращением к французам Северной Африки, к солдатам и офицерам армии, к французскому населению, которое насчитывало здесь больше миллиона человек. Ни тени обиды, заносчивости, никакого следа недовольства его грубым отстранением. Все личные чувства отметены в сторону. Выступает политический деятель, для которого превыше всего интересы борьбы с Гитлером, патриот, стоящий выше личных амбиций: «Поднимайтесь! Помогайте нашим союзникам! Присоединяйтесь к ним без всяких оговорок! Не думайте ни об именах, ни о формулах! За дело! Наступила великая минута. Наступил час благоразумия и мужества… Французы Северной Африки! С вашей помощью мы снова вступим в дело от одного конца Средиземного моря до другого, и победа будет одержана благодаря Франции!»

А янки делают свое дело с большим размахом и с большим отсутствием политического чутья, упуская главное – антифашистский характер войны. Ради непосредственной выгоды делаются вещи, оставляющие впечатление беспринципности. Как раз 8 ноября Рузвельт откровенно изложил свою политику, принимая Андре Филиппа, члена Французского национального комитета, направленного в Вашингтон с целью преодоления упорного предубеждения президента против де Голля. Эмиссар «Сражающейся Франции» вручил письмо генерала, в котором он с красноречивой скромностью излагал свои безупречные намерения, опровергая подозрения в диктаторских замыслах. «После тяжелых лет оккупации, – пишет он, – абсурдно воображать, будто во Франции можно ввести и осуществлять личную власть». Так ли уж абсурдно? Во всяком случае, письмо будет оставлено без ответа. Андре Филиппа заставили целый месяц ждать приема у президента, и только на другой день после американской высадки в Северной Африке он был допущен в Овальный салон Белого дома.