Неизвестный Де Голль. Последний великий француз

Угроза подействовала, и 10 мая Черчилль пригласил де Голля и больше часа беседовал с ним. Британский премьер говорил о своих дружеских чувствах к Франции, о своем желании видеть ее великой державой, об опасности захвата Мадагаскара японцами, что и потребовало немедленных действий. Но больше всего он ссылался на волю правительства США, не желавшего и слышать об участии де Голля в операции на Мадагаскаре. Де Голль отвечал, что он не может уступить, ибо то, что делается в отношении Французской империи, потом будет применяться в отношении самой Франции. Он выразил решимость ни в чем не уступать Соединенным Штатам и Рузвельту. «Ничего не форсируйте! – сказал Черчилль. – Смотрите, как я: то склоняюсь, то снова выпрямляюсь». «Вам это можно, – отвечал де Голль. – Ведь вы опираетесь на крепкое государство, сплоченную нацию, единую империю, сильные армии. А я! Что у меня есть? И все же, вы это знаете, я обязан заботиться об интересах и будущем Франции. Это слишком тяжелое бремя, и я слишком беден, чтобы позволить себе сгибаться…» Заканчивая беседу, Черчилль заверил де Голля, что он не будет мешать ему установить власть «Свободной Франции» в Сомали и на Мадагаскаре. «Можете рассчитывать на меня», – сказал Черчилль, прощаясь с генералом.

Весной 1942 года де Голль переименовал свое движение. Отныне оно называется «Сражающаяся Франция». Он сделал это, будучи убежден, что в 1942 году произойдут решающие, переломные события в ходе войны. Здесь он оказался прав. Но в какой мере его вооруженные силы, численностью в 70 тысяч человек, оправдывали название «сражающихся»? Данные об их относительных потерях говорят в пользу справедливости переименования. Потери авиации в два раза превысили численность действующего личного состава. На 3600 человек плавсостава военного флота пришлось 700 человек погибших. В море осталось больше четверти матросов французского торгового флота. Надо еще прибавить тогда неизвестные, но тяжелые жертвы внутреннего Сопротивления.

Однако эти потери были незаметными, ибо французы погибали в повседневных военных операциях, вроде конвоирования торговых судов или воздушного патрулирования. Де Голль мечтал об участии своих солдат в крупных сражениях, где они смогли бы прославиться. Вот почему он так добивался участия двух своих дивизий (по численности это были скорее не дивизии, а бригады) в военных действиях в Ливии. Когда англичане отказали ему в этом, он решил отправить их на советскогерманский фронт. Однако это очень не понравилось англичанам, и они согласились допустить французов к боям в Ливии. Уступка объяснялась и тем, что германоитальянские войска под командованием генерала Роммеля готовились к большим наступательным операциям и на счету был каждый солдат. Еще в декабре 1941 года Черчилль сообщил де Голлю, что британское командование готово удовлетворить его желание. Английский премьер предложил даже самому де Голлю лично отправиться в Ливию: «Роммель – танковый генерал и вы – генерал танковых войск. Почему бы вам не помериться с ним силами?» Но у де Голля были задачи покрупнее и вообще он не оценил юмора Черчилля.

Две французские дивизии, насчитывавшие 12 тысяч человек, то есть одну пятую всех союзных сил, заняли позиции у БирХашейма. 27 мая Роммель перешел в наступление, и произошло то, о чем де Голль давно мечтал: впервые с 1940 года французы и немцы вновь встретились в большом сражении. Французская дивизия генерала Кенига попала в тяжелое положение. 7 июня войска Роммеля полностью окружают ее в БирХашейме. Французы оказывают бешеное сопротивление противнику. Лондонские газеты помещают сообщения под заголовками: «Героическая оборона французов». Де Голль с тревогой следит за ходом боев. Он знает, что его дивизии под угрозой полного уничтожения. Но 11 июня они с боями вырвались из кольца. Это был большой успех, который признают в своих воспоминаниях даже бывшие гитлеровские генералы. Де Голль был удовлетворен. «Пушки под БирХашеймом, – писал он, – возвестили всему миру о начале возрождения Франции».

Двухлетняя годовщина призыва 18 июня была отмечена исключительно торжественно. 10 тысяч французов собрались в огромном зале «Альбертхолл», украшенном трехцветным полотнищем с Лотарингским крестом. Де Голль произнес большую, взволнованную речь, начинавшуюся словами Шамфора: «Рассудительные люди прозябали. Но понастоящему жили только люди больших страстей». Он нарисовал картину двухлетнего периода поражений и побед свободных французов, которая служила как бы фоном для его собственного автопортрета. Разумеется, сказано было и о недавней победе «Сражающейся Франции»: «Когда луч возрождающейся славы озарил в БирХашейме окровавленные головы ее солдат, мир признал Францию…»