Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской

«Непрерывно звонил телефон, — вспоминала Г. Стырская. — У аппарата хлопотал Борис Пронин, старый мальчик, некогда принадлежавший к молодой питерской богеме. Актеры, поэты, художники, люди из Наркоминдела, и даже кто-то из Моссовета, спорили и шумели. Ждали комиссара культуры Анатолия Васильевича Луначарского. Но пока его представляли два помощника — Захарий Григорьевич Гринберг и Давид Петрович Штеренберг. Георгий Якулов говорил о революционных путях в живописи. Все толпились перед огромным холстом, на котором Якулов изобразил битву. Есенин и Мариенгоф были одеты лучше других, они сохранили свой гардероб. На Есенине был тщательно вычищенный и выглаженный костюм. Явно возбужденный, он бесцельно бродил по ателье. Вечер затянулся, многие ушли. За шумом голосов шелест осеннего дождя не был слышен»

Айседора Дункан приглашение приняла с удовольствием. Она любила бывать среди молодой интеллигенции, особенно среди артистической молодежи, раскованной и творческой. Но какое-то предчувствие ее тревожило, она не могла понять, в чем суть ее напряженного состояния.

«Айседора надела свою длинную танцевальную тунику и золотые сандалии, — писала Мэри Дести, ближайшая подруга танцовщицы, — а на голову — золотой газовый шарф. Губы накрасила ярко-красной помадой, глаза подвела черной тушью. Ей хотелось своим видом бросить вызов суровости и страданию, на которые она достаточно нагляделась. Все тело ее трепетало при мысли о настоящей оргии артистов. Когда русские что-то затевают, то делают это от души. Никакие ограничения, законы, нужда не помешают русским художникам устроить великолепную вечеринку, если они решат ее устроить. Я сама видела, как они выходили из дома в полночь без копейки и возвращались нагруженные дичью, икрой, сыром, фруктами, водкой и шампанским. Один Бог знает, где они все это доставали».

Приехала Айседора в сопровождении своего секретаря Ильи Шнейдера, приемной дочери Ирмы Дункан поздно, чуть ли не в первом часу ночи.

— О, Айседора! — приветствовал хозяин вечеринки. — Почему так поздно? Наш молодой поэт Есенин уже перевернул пол-Москвы, разыскивая тебя. Он слышал о твоей славе и заявляет, что не заснет, пока с тобой не увидится.

Айседора внимательно рассматривала присутствующих, всматривалась в лица, словно стараясь их запомнить, торопливо отвечала по-французски, по-английски и по-немецки на многочисленные вопросы со всех сторон. По русскому обычаю ей преподнесли штрафной стакан водки, требовали выпить, весело скандируя «Пей до дна! Пей до дна!». Такой дозы было достаточно, чтобы забыть сырость и холод на улице, отрешиться от разных надоедавших мыслей и окунуться с головой в шум и суматоху вечеринки.

Никто не пытался ее познакомить с Есениным, который внимательно рассматривал Айседору из другого угла комнаты. Она почувствовала его взгляд, ответила ему откровенной улыбкой и неожиданно поманила его к себе. Это была судьба!

Об этом эпизоде писали по-разному. Более достоверны воспоминания Г. Я. Стырской, хорошо знавшей С. Есенина:

«Есенин сел у ног Айседоры, он молчал. Он не знал иностранных языков. На все вопросы он только кивал головой и улыбался. Она не знала, как с ним говорить, и провела пальцами по золоту его волос. Восхищенный взгляд последовал за ее жестом. Она засмеялась и вдруг обняла его голову и поцеловала его в губы. С закрытыми глазами она повторила этот поцелуй. Есенин вырвался, двумя шагами пересек комнату и вспрыгнул на стол. Он начал читать стихи. В этот вечер он читал особенно хорошо. Айседора Дункан прошептала по-немецки: «Он, он — ангел, он — Сатана, он — гений!». Когда он во второй раз подошел к Айседоре, она бурно зааплодировала ему и сказала на ломаном русском языке: «Очень хорошо!». Они смотрели друг на друга, обнявшись, и долго молчали. Под утро она увела его с собой».

Эту любовь никто не мог остановить, хотя друзья стали предостерегать Есенина от последствий, особенно подчеркивая разность в возрасте, предыдущую бурную жизнь Дункан с мужьями и любовниками. Все было напрасно. Вскоре Есенин переселился в дом на Пречистенке, стал приглашать в гости многочисленных гостей.

Ну, а его любимые? Надежда Вольпин поверила в страстную и искреннюю любовь Айседоры, но сомневалась в ответных чувствах Есенина, отнеся их к простым сексуальным отношениям.

Галина Бениславская о переменах в отношении к ней Есенина 22 декабря 1921 г. записала в дневнике:

«Я не знаю, хорошо или плохо. Сначала стало спадать, проходить было дорогое нам милое воспоминание и одно из сердечных свиданий с ним, таким большим. А сейчас опять шквал. И так приятны слова: «Но для меня непоправимо милый, и чем теплей, тем трогательней ты» (цитата из стихотворения А. Ахматовой. — С. З .).

Теперь он небрежен, но и это не важно. Внутри это ничего не меняет. Надо только внимательно обдумать каждый шаг. И надо быть умней. (…) А изменять мы ничего не в силах.

А приятно, очень приятно чувствовать в себе преданность без конца и вместе с тем знать, что, если надо, скажу: