Неизвестный Есенин

Такую ненависть и злобу обрушивает Мариенгоф на головы есенинских друзей, но эту злобу он вкладывает в уста Есенина. Мол, это он так отзывается о своих друзьях. Нет, Есенин не был бы Есениным, если б позволил себе так говорить о людях вообще, а о друзьях в особенности. Чтоб убедиться в этом, достаточно прочитать душевные воспоминания о Есенине Петра Орешина, написанные с огромной любовью и доброжелательством.

«Есенин во всем был прост и деликатен», но «пожалуй, наибольшее расположение питал к Петру Орешину. Их связывало многое и в прошлом, и в настоящем», — это слова Василия Наседкина, к ним стоит прислушаться.

Кто же, по мнению Мариенгофа, «распространяет» клевету о Есенине? Давайте послушаем:

«Шнейдер поторопился жениться на некрасивой Ирме Дункан, приемной дочери Изадоры, чтобы разъезжать по Европе и обеим Америкам в таких же моднейших щегольских пиджаках, как Есенин. Но… не вышло. И вот он, сидя на Пречистенке в опустевшем особняке, захлебывается желчью.

(…) Слова, как блохи продолжают прыгать с языка:

— Сергей Александрович только и мечтал греметь на оба полушария, как лорд Байрон. Шнейдер хихикает, демонстрируя целую кипу газет, журналов, Есенин в них существует только как молодой супруг знаменитой босоножки Айседоры Дункан.

В далеком детстве жирная коричневая пенка в молоке вызывала у меня физическое отвращение. До судорог в горле!

Теперь такое отвращение вызывает этот администратор».

Сцена написана так ярко и образно, что у читателя и впрямь остается впечатление, что это Шнейдер виноват в распространении смрада и чада. Но чадит-то Мариенгоф!

В главе «Мартышка» Мариенгоф описывает «мальчишник». Разговор, помеченный концом осени 1922 г., идет о предстоящ;ей женитьбе на Никритиной, о том, как женщины разбивают мужскую дружбу. Шершеневич советует за это женщин душить или, как людоеды, съедать своих жен. «А через 3 месяца 31 декабря 1922 года я женился». В главе действуют; «жирный гном Рюрик Ивнев, Шершеневич, М.Л., критик Л.Б. и Есенин. Есенин при этом «лихо свистнул, заложив в рот четыре пальца».

Есенин уехал с Айседорой Дункан в мае 1922 г., а вернулся в августе 1923. Следовательно, его не было ни на «мальчишнике», ни на свадьбе Мариенгофа. Это знали все, забыть это Мариенгоф не мог. Ну, допустим, это мелочь. Дальше — больше. По Мариенгофу:

«К отцу, к матери, к сестрам (обретавшимся тогда в селе Константинове Рязанской губернии) относился Есенин с отдышкой от самого живота, как от тяжелой клади.

Денег в деревню посылал мало, скупо, и всегда при этом злясь и ворча. Никогда по своему почину, а только после настойчивых писем, жалоб и уговоров (…) начинал советоваться, как быть с сестрами — брать в Москву учиться или нет (…) Может быть, и насовсем оставить в деревне (…), мало-де радости трепать юбки по панелям и делать аборты.

— Пусть уж лучше хлев чистят да детей рожают.

(…) Сестер же своих не хотел везти в город, чтобы, став «барышнями», они не обобычнили его фигуры. Для цилиндра, смокинга и черной крылатки (о которых тогда уже он мечтал) каким превосходным контрастом должен был послужить зипун и цветистый ситцевый платок на сестрах, корявая соха отца и матери подойник».