Неизвестный Есенин

Когда некий писатель Лутохин Далмат Александрович в письме 16 сентября 1927 года напишет М. Горькому: «Понравился мне «Роман без вранья» Мариенгофа. В нем много искренности и свежести. От романа у меня осталось подозрение, что Есенин покончил с собой, заразившись нехорошей болезнью. Или с перепою?» М. Горький ему ответит:

«Не ожидал, что «Роман» Мариенгофа понравится Вам, я отнесся к нему отрицательно. Автор — явный нигилист, фигура Есенина изображена им злостно, драма — не понята».

Нет, уважаемый Алексей Максимович, недооценили вы Мариенгофа! Нигилист и циник — это точно, он этого не скрывал никогда. А вот драму Есенина он знал и понимал как никто другой. Читайте у Мариенгофа:

«Есенин был невероятно горд и честолюбив. Он считал себя первым поэтом России. Но у него не было европейского имени, мировой славы. А у Изадоры Дункан она была! Во время их поездки по Европе и Америке он почувствовал себя «молодым мужем знаменитой Дункан». Надо сказать, что ничтожные журналисты, особенно заокеанские, не очень-то щадили его. А тут еще болезненная есенинская мнительность! Он видел этого «молодого мужа» чуть не в каждом взгляде и слышал в каждом слове. А слова-то были английские, французские, немецкие — темные, загадочные, враждебные. Языков он не знал.

И поездка превратилась для него в сплошную пытку, муку, оскорбление. Он сломался. Отсюда многое.

Вина Изадоры Дункан, как сказали бы мы сейчас, была объективной».

Вот так, предельно откровенно, четко и ясно: всему миру представить Есенина сутенером-апашем, и соответственную роль отводили Айседоре Дункан. Вот, мол, откуда есенинские строки об Айседоре:

Излюбили тебя, измызгали —
Невтерпеж…

И о себе:

Я обманывать себя не стану.
Залегла забота в сердце мглистом.
Отчего прослыл я шарлатаном?
Отчего прослыл я скандалистом?

Должно быть, поначалу Есенин действительно поверил в возможность сдружить, сблизить, «повенчать» два великих народа, потому ехал на Запад с распахнутой душой. Да и как было не верить, если это была идея вождя революции.

Дар поэта — ласкать и карябать.
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.
Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.

Из книги Матвея Ройзмана «Все, что помню о Есенине»:

«Есенин написал Мариенгофу в июне 1925 года: — Я заслонял тебя, как рукой пламя свечи от ветра, А теперь я ушел, тебя ветром задует в литературе».

А наедине Матвею Ройзману якобы сказал: «Мариенгоф нигде служить не сможет. Он — сам четвертый. Закроетесь, им нечего будет есть. Я удивился: после всего, что натворил Анатолий, Есенин проявлял о нем заботу».

Затыкал, затыкал Матвей Ройзман себе рот, как бы чего лишнего не сболтнуть, да и брякнул под занавес: «После всего, что натворил Анатолий!»

Как показало время, Есенин тоже недооценивал способности своего друга, и забота, и тревога о нем были необоснованны: большевистские руководители не дали умереть с голоду Мариенгофу и его семье. Закрылось «Стойло Пегаса», но открылось кафе «Калоша», которым теперь единолично владел Мариенгоф.