Неизвестный Есенин

Быть может, потому, несмотря на брезгливое и жалостное отношение, несмотря на отчужденность и даже презрение, Сергей Александрович не мог никак обидеть Клюева, не мог сам окончательно избавиться от присосавшегося к нему «смиренного Николая», хотя и не хотел этого.

Быть может, из благодарности, что не пришлось ему, Есенину, бороться с этим отвратительным оружием, ханжеством и притворством, в руках; что благодаря Клюеву не испоганилась вконец и его душа, а эта борьба коверкала душу — это и Сергей Александрович сам по себе почувствовал, об этом не раз он с болью вспоминал в последние годы, когда стал подводить итоги, когда понял, что нет ничего дороже, как прожить жизнь «настоящим», «хорошим», когда видел в себе, что все это гнусное все же не захлестнуло подлостью душу, и с детской радостью и гордостью говорил:

Зинаида Николаевна Райх с детьми Константином и Татьяной Есениными, 1925 г.

«Я ведь, все-таки, хороший. Немножечко — хороший и честный».

И на самом деле Сергей Александрович по существу был хорошим, но его романтика, его вера в то, что он считал добром, разбивались о бесконечные подлости окружавших и присосавшихся к его славе проходимцев, пройдох и паразитов. Они заслоняли Есенину все остальное, и только, как сквозь туман, сквозь них виделся ему остальной мир. Иногда благодаря этому туману казалось, что тот остальной мир и не существует, И он с детской обидой считал себя со своими хорошими порывами дураком. И решал не уступать этому окружению в хитрости и подлости, и почти до конца в нем шла борьба этих двух начал — ангела и демона.

А «повенчать розу белую с черной жабой» он не сумел, для этого надо очень много мудрости, ее не хватило».

Читаешь эти, такие противоречивые, строки Бе- ниславской и невольно думаешь: и это пишет женщина, которая, как все уверяют, без памяти любила Есенина?! Любила ли? Или выполняла долг — любить и воспитывать?

Исследователи считают, что перед смертью не лгут. Должно быть, так. Но тогда как понять ее любовные связи? Без памяти любила Есенина, а отдыхать на Черное море поехала с Покровским, а замуж собралась за сына Троцкого? И это все в одно и то же время. А как понять тогда ее письма Эр- лиху — теперь они опубликованы — написанные через три месяца после гибели Есенина, когда еще все раны кровоточат, письма такие пустые, бессодержательные, удручающе равнодушные, с потугами на скоморошество, словно человеку все трын-трава? Обмениваясь письмами, ни Эрлих, ни Бениславская ни словом не обмолвились о человеке, которого они так любили! Возможно ли такое?

Софья Толстая не через три месяца, а через семь лет напишет в годовщину смерти Есенина: «Господи, Сереженька мой, как я могу жить без него и думать, что я живу, когда это только гнилая, затрепанная оболочка моя живет, а я ведь с ним погибла».

Это крик души. Так пишут, когда сердце истекает кровью. Но об этой любви почему-то не принято говорить.

Такие документы, как «Послание евангелисту Демьяну», сохранили и донесли до потомков те люди, которые подверглись репрессиям: ссыльные и узники ГУЛАГа. Людмила Васильевна Занковская и ее супруг работали по распределению в Мурманской области. Однажды, после их лекции один из слушателей, расстегнув свою телогрейку, вытащил из огромного кармана, пришитого грубыми стежками, маленький клочок бумаги, на котором был отрывок из «Страны Негодяев», в те годы еще не опубликованной поэмы.

Благодаря этим людям было найдено и «Последнее письмо Галины Бениславской». Письмо впервые опубликовано в книге Л. Занковской «Новый Есенин» в 1995 г. (И тоже, как «Послание…», не включено в Полное собрание сочинений). Вот что было в письме Бениславской от 16 июля 1925 года:

«Сергей, если Приблудный когда-либо в своих мерзостях пойдет далеко, и притом окружающие забудут, кем он был до сих пор, расскажи об этом Яне (Яне Козловской — Авт.), она, быть может, поможет выявить его физиономию, но только, если это действительно будет нужно, и если он начнет именно тебе делать гадости… Яна тебе большой друг; несмотря на то, что она на жертвы не пойдет, это верный друг.