Неизвестный Филби

Это письмо, конечно же, ставило на Индии крест. Оно освободило меня также от сомнения, которое не давало мне покоя с момента последней встречи с Отто. Если он так отрицательно относится к моей работе в Индии, думалось мне, может, стоит переключиться на дипломатическую службу? Я гнал от себя эту мысль раньше по следующим двум соображениям. Во-первых, конкуренция при поступлении на дипломатическую службу была по-прежнему очень жесткой, в то время как интерес к Индии постепенно ослабевал. И если на службу в Индии еще можно было проскочить с невысокими баллами по результатам экзамена, то Министерство иностранных дел наверняка не удовлетворила бы моя явно недостаточная академическая подготовка. Во-вторых, в те годы все еще предполагалось, что дипломаты должны обладать определенным частным капиталом, у меня же не было ни гроша. Однако, несмотря на логичность этих умозаключений, мне казалось, что раз уж Отто так сильно возражает против Индии, я обязан подвергнуть себя более суровому испытанию, как бы это ни было безнадежно. Письмо Робертсона избавило меня от этой необходимости. Я мог, конечно, заявить о заинтересованности в другом направлении деятельности на государственной службе, но поменять поручителя не мог, а высказанное Робертсоном соображение фактически исключало использование меня на какой-либо правительственной работе. В то время я еще не знал, что цитадель эту можно взять штурмом через потайной задний ход.

Отто был несказанно рад. С Индией покончено; то, что заодно было покончено и со всей государственной службой, его, видимо, не волновало. Но он настоятельно требовал, чтобы я действовал оперативно, не дожидаясь, пока Робертсон сообщит свое мнение в соответствующие инстанции. Если его оценка попадет в архив, сказал Отто, в моей биографии навсегда останется черное пятно. Он предложил также, чтобы, ставя Робертсона в известность о моем решении отказаться от государственной службы, я сослался на какой-нибудь личный мотив, не связанный напрямую с «сильно развитым чувством социальной справедливости». Наша задача: как можно глубже похоронить в памяти наставника политический аспект проблемы. Мне внезапно пришел в голову уже готовый предлог — моя женитьба: можно, например, сказать, что в последнее время я начал сомневаться в ранее принятом решении, ибо длительное пребывание в странах с жарким климатом опасно для здоровья жены. На этом и порешили, так я и отписал Робертсону.

Мы перешли к обсуждению списка моих друзей, и я вручил Отто толстую пачку исписанных листов бумаги.

— Это все? — спросил он.

Я признался, что нет, мне не хватило времени перечислить всех. Он весело рассмеялся.

— Все верно, я и не ожидал, что вы сумеете за одну неделю справиться со всеми своими контактами.

Вновь обретя серьезный вид, он посоветовал заниматься этим делом регулярно, причем сперва составить полный список уже имеющихся связей, а затем дополнять его новыми знакомыми.

— У вас в результате скопится масса мусора, — заметил он, — однако за каждую полезную страницу не жаль будет истратить горы бумаги.

Эта гигантская работа продолжалась свыше 30 лет и закончилась, лишь когда я уже прочно обосновался в Москве. Я, конечно же, быстро научился действовать избирательно, сосредоточивая внимание на тех, кто мог оказаться полезным как источник информации или же представлял опасность как противник. Тем не менее страшно подумать, какое количество обвинений в диффамации может быть против меня выдвинуто, если московские архивы в один прекрасный день увидят свет.

Первые шаги

Прошло довольно много времени — больше обычного, — прежде чем я вновь увидел Отто. У нас была отработана система, в соответствии с которой на каждой очередной встрече мы обговаривали условия трех последующих — основной и двух запасных (на случай, если кто-то из нас не сможет выйти на основную). Кроме того, существовали еще условия вызова на экстренную встречу, которыми нам так ни разу и не пришлось воспользоваться. Отто, надо заметить, испытывал профессиональный страх перед телефоном; за время нашей совместной работы он лишь однажды воспользовался телефоном и то в совершенно неотложной ситуации, когда нельзя было ждать даже обмена сигналами о выходе на экстренную встречу.

Когда примерно через месяц Отто прибыл на встречу, он был не один. Своего спутника он представил мне как Тео. Трудно было вообразить себе более разных людей. Рядом с невысоким, плотным и краснолицым Отто стоял бледный гигант, хотя ростом он был никак не выше 190 сантиметров. Глубокие впадины на щеках и морщины вокруг глаз свидетельствовали о богатом жизненном опыте и даже, возможно, о тяжелых лишениях. Впечатление это усугубляли большие, глубоко посаженные глаза и меланхолическая улыбка. Мне он запомнился как олицетворение мудрости и огромной доброты. Здороваясь со мной, Тео произнес:

— Guten Tag. Wie geht es Ihnen?[18]

И по тому, как он это произнес по-немецки, я сразу признал в нем венгра.