Неизвестный Гитлер

И это не единственный пример на сей счет. «Ошибочная оценка Гитлером британского премьер-министра Чемберлена, который, по словам фюрера, вообще не произвел на него никакого впечатления, привела к катастрофически неверной политической линии по отношению к Англии. Слова для Гитлера почти ничего не значили, все решало внешнее зрительное впечатление. Когда этот англичанин в первый раз прибыл в Германию в 1938 году в стоячем воротничке и с зонтиком, Гитлер про себя стал называть его «сосиской» и действительно поверил, что «он оделся подобным образом, потому что ему так сказали тайные советники, симпатизирующие Германии» [21] . Фюрер был искренне убежден, что Чемберлен является сторонником немцев и никогда не решится на борьбу с ним»… Одноразовое зрительное впечатление настолько сильно врезалось в мозг Гитлера, что затмевало все остальное [22] .

Святитель Василий Великий описал этот феномен много веков назад: «Воображения и мысленные построения, как стеною, окружают помраченную душу, так что она силы не имеет взирать на истину…»

Да, «Гитлер, который до начала войны с Россией каждый вечер смотрел по два игровых фильма и проводил массу времени в архитектурной мастерской за моделями, а затем сменил их на карты Генерального штаба, жил в вымышленном мире» [23] .

Фронтовые офицеры, которых фюрер лично награждал Железными крестами, были поражены: у него полностью отсутствовал интерес к их боевому опыту. Мнение было таким: «Видите, вот мы и получили представление о той невидимой стене, которая отгораживает Гитлера» [1].

«Тяга Гитлера к уходу от реальности приобретала с переломом в ходе войны все более невротические черты. Порой она проступает просто с рельефной наглядностью: например, в привычке ездить по стране в салон-вагоне с плотно зашторенными окнами и преимущественно по ночам, словно спасаясь от кого-то бегством…» [47].

Шпеер отмечал: сообщения в газетах интересовали его больше, чем реальные факты. Отклик на воображаемое событие без реального участия в нем вызывал лишь пустое, привычное по театральным постановкам, эмоциональное возбуждение. Пушки казались бутафорией. Шарящие в небе прожектора – эффектом умелого осветителя, а армии – безликой массовкой. Гитлер не имел к гибнущим ни малейшего сочувствия. Мир фантазий полностью подавил все нравственные силы его души.

«… если бы у нас была жизнь, мы не нуждались бы в искусстве». Такая мысль посещала иногда Вагнера, но, кажется, Гитлеру она была недоступна.

Фюрер был сторонником псевдонаучной теории Ганса Горбигера, который описывал мироздание, как историю извечной борьбы ледяной и огненной стихий. Гитлер любил говорить: «Я холоден как лед». Он и был как мальчик Кай из «Снежной королевы». Эрих Фромм писал: «Все свидетельства современников сходятся на том, что у Гитлера были холодные глаза, что его лицо источало холод, отвергая какое-либо сопереживание… Окружающий мир интересовал его постольку, поскольку является предметом его планов и намерений, другие люди были для него только винтиками, которые можно было использовать для достижения намеченных целей».

На какое-то время в мир своих иллюзий Гитлер вовлек и миллионы немцев.

«Уже во время войны он будет нередко говорить, устало и нетерпеливо, о своем намерении удалиться на покой в Линц, создать там музей, слушать музыку, читать, писать, предаваться размышлениям. И все это было не что иное, как та же его прежняя мечта о барском доме с необыкновенно благородной дамой и одухотворенным кругом друзей… В марте 1945 года, когда Красная армия уже стояла у ворот Берлина, Гитлер велел принести в свой бункер, находившийся под Имперской канцелярией, планы перестройки Линца и, как рассказывают, долго стоял над ним с мечтательным выражением лица» [46].

Часть 2. Фюрер и гномы

Взятая вермахтом Варшава еще горела после недавних боев, а несколько информированных сотрудников Госдепартамента США уже искали возможности связи с адмиралом Канарисом. Их интересовала судьба одного человека, оставшегося в польской столице. Требовалась помощь самого шефа германской военной разведки…

Зигфрид как плод кровосмешения

Фюрер был не лишен сентиментальности. Он относился к родным местам в Нижней Австрии не без трогательного чувства. Словно вагнерианский герой, который всегда помнил о глухих, лесных краях своей юности… Однако после присоединения к Германии, родные деревни Деллерсхайм и Штронес сровняли с землей. Были снесены все здешние кладбища. На освободившемся месте устроили полигон. Родословная, написанная на камне могильных плит, тщательно стиралась… Что за странная история?

А что там насчет родовых тайн у Вагнера? Вопрос уместен, ведь даже друг детства говорил о Гитлере: «Он искал в Вагнере нечто гораздо большее, чем модель или пример. Он буквально присвоил себе личность Вагнера, чтобы сделать из нее неотъемлемую часть собственной индивидуальности» [30].