Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

– Значит, плох был не Иуда Искариот, а те, которые положили в его руку тридцать сребреников?

– Зачем ты так? – спросил Юзеф, поморщившись. – Ведь ты сам знаешь, что неправ.

Андрей засмеялся и сказал:

– Дурак ты, майор!

– Дураки – самые умные люди, – заметил я, чтобы подзадорить их обоих. – А особенно в годы, когда мир сходит с ума.

Андрей поднял брови, с притворным изумлением посмотрел на меня и сказал:

– Ого! Начались высказывания! – Он повернулся к кюре, который шел вместе с Юзефом по противоположной стороне шоссе, и крикнул: – Начались умные речи, кюре! Почему вас не слышно? Ведь наш кюре, наверное, умеет говорить евангельскими догмами?

Кюре, шедший впереди всех, остановился. Он посмотрел на Андрея. Я увидел, как у него тряслись губы.

– Вы еще можете смеяться? – тихо спросил он. – Почему вы можете смеяться после того, что было утром? Откуда в вас такая жестокость?

Андрей остановился как вкопанный, лицо у него задергалось тиком, рот пополз к шее. Он крикнул:

– Замолчите! Или убирайтесь прочь!

Кюре шагнул к нему и сказал:

– Это я мог бы сказать вам, чтобы вы уходили прочь. Но я никогда не скажу вам этого.

Юзеф взял кюре за руку и сказал:

– Послушайте… Пожалуйста, пойдемте со мной, я все объясню вам.

И они ушли с кюре вперед. Наверное, Юзеф стал рассказывать старику о том, что у Андрея фашисты убили всю семью, что его самого пороли пять раз, что он был смертником в лагере и ходил с мишенью на груди и на спине… Ведь Юзеф просидел с Андреем два года в лагере. Конечно, у него было что порассказать кюре. И даже о том, чего, пожалуй, не стоило бы рассказывать. И не только кюре, а любому мало-мальски здоровому человеку.

– Тебя не укачивает от этих поворотов? – спросил Андрей.

– Нет.

– А меня малость мутит. Как женщин. Они всегда блюют на горных дорогах. Знаешь почему? У них мозгов ведь меньше, чем у нас, они там в черепушке болтаются – поэтому бабы блюют, а мы нет. У нас мозги не болтаются, так ведь?

– Наверное, так, – согласился я…

Андрей нагнулся и сорвал ромашку, которая росла на обочине бетонного шоссе. Он замедлил шаг и стал отрывать лепестки на «любит – не любит».

Я сказал:

– У нас так гадают на девушек.

– У нас тоже.

– Так, наверное, всюду гадают.

– Вряд ли. Говорят, в Африке нет ромашек.

– Врут.

– Ты думаешь, ромашки есть всюду?

– Думаю – всюду, – ответил я и засмеялся.

– А кюре тоже имеются всюду?

– Нет. У нас, кажется, нет кюре.

– А у нас есть ксензды. Знаешь, каждый, кто не может работать головой или руками, работает языком. Они все на один манер. Утешители.

– Ведь тебя кюре не утешал?

– Утешал. Только ты не слышал, это было до тебя…

– Я не знал… Меня он не утешал – это точно…

Андрей бросил общипанную ромашку себе под ноги и сказал:

– Кстати, получается, что не любит.

Я удивленно посмотрел на него. Он кивнул на ромашки, которые росли вдоль по обочине бетонного шоссе.

– Значит, любит, – сказал я.

– Почему?

– А все гаданья выходят наоборот. У нас на шахте «Мария»…

– Где? – перебил меня Андрей.

– На шахте «Мария», я же говорил тебе.

– Забыл…

– Так вот, там со мной в забое работал один старик. Он тоже поляк, между прочим.

– У нас тоже был один парень с шахты «Мария», – снова перебил меня Андрей, – его потом сожгли, потому что он заболел ангиной.

– Ну так вот, – снова начал я, – этот поляк всем гадал по руке и всем предсказывал счастье. За это мы его ненавидели.

– Вот видишь, – сказал Андрей.

Я сначала не понял, о чем он говорил, а потом догадался, что он думал о кюре.

…Около перекрестка нас нагнали Юзеф и кюре. Дальше мы шли молча…

Мы прошли совсем немного и услыхали шум мотора. Андрей сразу же вытащил из кармана гранату. Кюре побледнел еще больше, вытер со лба пот рукавом сутаны и снял с плеча свой охотничий браунинг.

– Это могут быть наши, – сказал кюре, – тут ездят такси со станции.

– Ваших мы не тронем, – обернулся к нему Андрей, – уж будьте спокойны.

Мы все, словно по команде, остановились. Кюре и я – с одной стороны дороги, а Юзеф с Андреем – чуть впереди, на противоположной стороне. Лужицы на бетонных плитах совсем подсохли, и теперь под солнцем дорога не блестела, хотя солнце было по-прежнему ярким. Из-за поворота вылезла тупорылая морда машины.

– Немцы, – разлепив губы, прошептал кюре.

Андрей услыхал его и неторопливо пошел навстречу машине. Он шел, склонив голову, глядя себе под ноги, машина затормозила. Сквозь стекло я увидел трех офицеров. Сначала я видел, как шофер смеялся и что-то говорил тому офицеру, который сидел рядом с ним. Потом он перестал смеяться и резко взял на тормоза. Открыл дверцу и крикнул на плохом французском, обращаясь к кюре:

– Э! Месье! Вы не укажете, как выехать на поворот к этой Бон, Сон – я не знаю, как сказать верно по-вашему… – Шофер снова засмеялся.