Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

ГОЛОС РОГМЮЛЛЕРА. Пистолет вы уже достать уже не сможете. Помните, вы говорили мне, что азиат, если он хочет убрать врага, поначалу сажает отравленный хмель, делает из него отравленное пиво и пьет его по каплям, чтобы приучить себя к яду. Потом приглашает к себе врага, принимает его как лучшего друга и угощает его отравленным пивом, пьет это пиво сам, но враг умирает, а он – жив, и никто не обвинит его в злодействе, потому что он тоже пил из этой же бутылки вместе с покойником. Ну а мы, бедные европейцы, продолжаем работать по старинке.

ДЖУРОВИЧ. Ты делаешь слишком щедрые подарки. Почему ты хочешь отдать мне этот материал? Ты на этом возьмешь (быстро считает в уме) как минимум сто пятьдесят тысяч четыреста сорок семь франков.

ЖУРНАЛИСТ. Почему именно сто пятьдесят тысяч четыреста сорок семь?

ДЖУРОВИЧ (посмеиваясь). Пожалуйста: цикл выступлений по радио с этой пленкой и комментарий к ней – десять тысяч. Так? Газеты – пятьдесят тысяч, если растянуть на двадцать номеров. Так? Интервью в пресс-клубе – история поиска, только ни в коем случае не зови итальянцев – все своруют и не уплатят ни гроша – еще тысяч десять. На восемьдесят тысяч четыреста сорок семь франков ты заключишь договор с издателями.

ЖУРНАЛИСТ. Почему именно четыреста сорок семь?

ДЖУРОВИЧ. Откуда я знаю, почему сорок семь?! Ну, придется уплатить своим людям, чтобы на пресс-конференциях задавали тебе вопросы, на которые надо давать героические ответы: побег от этого паренька из гестапо, история твоего выкупа из концлагеря, выстрелы из-за угла, попытка отравления, женщина, ну, понимаешь?

ЖУРНАЛИСТ. Лиз, это все очень важно. Один раз ты помогла мне выцарапаться из лагеря. Сейчас, сегодня днем, все может кончиться… Но уже не лагерем.

ДЖУРОВИЧ. Зачем ты лезешь во все эти дела, малыш?

ЖУРНАЛИСТ (улыбаясь). А я дурак…

ДЖУРОВИЧ. Почему ты даришь это мне?

ЖУРНАЛИСТ. Во-первых, я видел, как ты шла под пули возле Гвадалахары, зная, что твоя газета не уплатит ни гроша за репортаж о республиканцах. Значит, ты журналист. Во-вторых, ты спасла мне жизнь, так что я хоть чем-то могу отплатить тебе.

ДЖУРОВИЧ. Это все филантропия.

ЖУРНАЛИСТ. Лиз, ты потребуешь, чтобы в полиции при свидетелях взяли отпечатки пальцев с коробочки, в которой яд. Там будут отпечатки пальцев другого человека – скорее всего, Рогмюллера. Официант здесь ни при чем, он попал как кур в ощип, только потому, что обслуживал тот столик. Эрго: я даю тебе настоящего убийцу и помогаю установить алиби несчастного официанта Жюля.

ДЖУРОВИЧ. Шарля.

ЖУРНАЛИСТ. Да, да… Верно, Шарля.

ДЖУРОВИЧ. Что ты хочешь от меня взамен?

ЖУРНАЛИСТ. Я хочу, чтобы ты вызвала к себе в номер пару фоторепортеров и проводила меня вместе с одним моим приятелем туда, куда мне будет нужно. На твоей машине. Свою машину ты сейчас загонишь во двор. Я позвоню тебе часа через четыре и скажу: «Лиз, я забегу к тебе на пару минут». После этого можешь заказывать радиостудию на три часа.

ДЖУРОВИЧ. Какой самолет уходит в четырнадцать сорок?

ЖУРНАЛИСТ. Лиз, почему ты так билась за меня, когда наци бросили меня в концлагерь?

ДЖУРОВИЧ. Не знаю.

ЖУРНАЛИСТ. Тебе рассказывал про меня скульптор?

ДЖУРОВИЧ. Вы все его называете скульптором, а я называла его мужем… Он не рассказывал про тебя. Он мне про тебя плакал…

ЖУРНАЛИСТ. У тебя собраны все его работы?

ДЖУРОВИЧ. Да. Я их подарю тому государству, которое сломит шею наци…

ЖУРНАЛИСТ. О’кей! Вот тот столик. Можешь сделать фото. Только быстро, пока здесь никого нет.

ДЖУРОВИЧ. Малыш, а ты не шпион?

ЖУРНАЛИСТ. Видишь ли, в мире есть шпионы и разведчики.

ДЖУРОВИЧ. Так кто же ты?

ЖУРНАЛИСТ. Журналист.

ДЖУРОВИЧ. Не лезь ты в эту кашу. Мы живем в такое время, когда повсюду торжествует пошлость. Тут ничем не поможешь, кроме как информацией. Объективной информацией. Информация может спасти мир. Не смейся. Мир ослеп и оглох.

ЖУРНАЛИСТ. Значит, миру нужен доктор, а не информация газетчика.

ДЖУРОВИЧ. Терапевтам я не верю, а у хирургов руки в крови.

ЖУРНАЛИСТ. Я позвоню тебе, Лиз.

ДЖУРОВИЧ. Езжай ко мне в Биарриц. Там пусто, ты отоспишься. Я не буду лезть к тебе в кровать, обещаю.

ЖУРНАЛИСТ усмехнулся, поцеловал ее и вышел.

8

Вилла Пронто. Часы на стене показывают десять утра. ТРОЕ СД, выстроившись, словно по команде, возле зеркала, бреются. РОГМЮЛЛЕР открывает занавеску на противоположной стене холла, и мы видим огромную карту города.

РОГМЮЛЛЕР. Вы кончили свой языческий туалет, друзья?

ТРЕТИЙ СД. Почти.

РОГМЮЛЛЕР. Тогда неплохо бы вам оглянуться на меня.

ВСЕ ТРОЕ. А мы и так вас хорошо видим в зеркале.

РОГМЮЛЛЕР. Я думаю, что вы следите в зеркалах только за чужими.

ТРЕТИЙ СД. В каждом своем надо в первую голову стараться разглядеть чужого.

ВТОРОЙ СД. А в чужом – своего.