Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

– Эпиктет! – поразился Савостьянов. – Откуда вы знаете греческую классику?!

– Я читал курс лекций в Вене по истории античной философии, – ответил Янош.

– Хорошо, – хмуро сказал чекист, – мы вам вносим предложение: довезите товарища Яноша до того города, который он вам укажет, а после можете уезжать в Париж, Рим – в общем, куда хотите…

– Это предложение слишком заманчиво, чтобы быть правдой… Я вам не верю…

– Мы вам тоже, – коротко отрезал чекист.

– Вы позволите? – спросил Янош чекиста.

– Конечно, – ответил тот, – пожалуйста…

– Мне всегда казалось, – обратился к Савостьянову товарищ Янош, – что пилотаж и логика – две стороны одной медали. Или я ошибался?

– Отчего же… Верно считали.

– Тогда, простите, вы плохой пилот, ибо страдаете отсутствием логики. Откуда вам легче попасть в Берн – из Москвы или, скажем, из Вены?

– При чем тут Вена, – поморщился Иван Ильич, – речь-то идет о Будапеште, не маленький ведь я… А там ЧК такая же, как и здесь.

Янош откинулся на спинку стула и вздохнул (так мужчины всего мира вздыхают во время бесполезных бесед с ревнивыми женами).

– Вы газеты читаете? – спросил он.

– Не скрою – я вашим газетам не верю.

– Тем не менее, – сказал Янош и развернул перед Иваном Ильичом «Правду», – вот сообщение РОСТА. Контрреволюция окружила красный Будапешт. Это невыгодное для РОСТА сообщение, не так ли? Оно выгодно для тех. кто исповедует ваши старые принципы? Нет? Так что, может статься, – Янош усмехнулся, – вы летите прямехонько к вашей свободе, а я – к своей пуле в затылок.

Этой же ночью с подмосковного аэродрома улетал самолет в Будапешт. Народного комиссара Венгерской республики товарища Тибора Самуэли провожали русские большевики и Янош Перцель. Улетел самолет в обстановке полной секретности, и, когда растворился он в черном, непроглядно-жутком небе, с аэродрома все разъехались на машинах – будто и не было здесь никого…

А той же ночью, и в это же именно время, на Ходынском поле несколько инженеров готовили к полету другой самолет, точь-в-точь похожий на улетевший. Моросил дождь – промозглый, но еще по-летнему теплый. Разговаривали инженеры тихо, и неясно было, кто что говорит, но слышно было все.

– Куда столько бензина?

– Дальний рейс…

– Говорят, везут красного иностранного наркома. В Париж…

– А что – там уже тоже началась каша?

– Почему нет? От них, от французов, всё и пошло: свобода, равенство и братство – а нам расхлебывай…

– При чем тут Париж? Везут в Будапешт красного наркома, большевика ихнего, Тибора Самуэли.

– Идиотизм… Куда они его довезут? Старых пилотов, кто мог бы верно проложить курс, – нет.

– Говорят, согласился Савостьянов.

– Не может быть! Он же всегда бранил большевиков изуверами и дикарями.

– Наверное, они на него комиссаршу какую покрасивей напустили. Он за прекрасную даму под поезд ляжет.

– Тихо, господа! Идет солдат! – шепнул кто-то и прикрикнул громко: – Инженер Голембовский! Туже надо крепления элерона затягивать! Туже!

К работавшим инженерам подошел бородатый красноармеец. В руках у него была буханка хлеба, голова сахару и большой чайник.

– Вот, граждане техническая интеллигенция, – улыбнулся красноармеец, – погрейтесь, чаек горяченький, а то закоченели, видать, под дождем…

– А завтра, – ответил боец, – послезавтра, поутру, он уж вылетать должен…

Тот, кто спрашивал про завтрашний день, взял железную кружку, плеснул в нее кипятку, отрезал ломоть хлеба и отошел к маленькому домику. Открыл дверь, плотно прикрыл ее за собой и, не включая лампы, снял трубку телефона. Назвал номер:

– 88845, – сказал человек, подождал ответа и, услыхав в трубке низкий, рокочущий бас, быстро проговорил: – Передайте Мане, что бабушку повезут к врачу послезавтра днем.

Слова эти слышал не только атташе одного из иностранных консульств в Москве, но и комиссар из ЧК с Яношем Перцелем. И так тревожно посмотрел чекист на венгерского большевика, и столько у него в глазах было скорби, а в глазах у Яноша, наоборот, столько радости, облегчения и, если хотите, озорства, что понять происходящее человеку, не посвященному в эту операцию, было невозможно. А уж тем более «Маня» – атташе не предполагал такой реакции двух его противников, когда, опустив трубку телефона, начал писать что-то на шелковке, а после достал из ящика письменного стола шкатулочку, вытащил из нее обручальное кольцо, разломал его пополам, шелковочку в кольцо спрятал и вышел из кабинета, погасив при этом свет.

И попало это кольцо в католический костел, что возле Брюсовского переулка, и вручил это колечко под высокие звуки органного Баха старый ксендз молоденькой блондиночке, которая в свою очередь обменялась этим колечком со странным своим женихом: греком в феске, которого бил непрерывный тик, – а уж от этого грека колечко попало на стол генерала Дрыжанского, из деникинской контрразведки, и разломил он это колечко, и достал оттуда шелковку, и прочитал своим сотрудникам:

– С Ходынского аэродрома вылетает 12-го аэроплан без опознавательных знаков с Тибором Самуэли на борту. Пилот – полковник Иван Ильич Савостьянов.