Как видим, даже взятые нами только некоторые социальные аспекты теории Каддафи представляют собой пеструю смесь различных немарксистских теорий социализма, на что обратили внимание не только отечественные, но и зарубежные исследователи. Так, еще в 1974 г. Р. Ферст в книге "Ливия. Спорная революция" писала, что "для племенного общества, ввергнутого в эпоху нефтяной технологии, не кажется странным применение заповедей Аравии VII века к современным проблемам". Р. Ферст имела в виду слабые социальные ростки, появившиеся в то время в тезисах "третьей" теории молодого ливийского лидера. В третьей части "Зеленой книги" эти "ростки" получили дальнейшее развитие, и Каддафи прикладывал немало усилий, чтобы пересадить их на почву нового общества, которое он решил построить в Ливии. С другой стороны, невозможно не видеть, что за годы революции в Ливии уже сложилось определенное несоответствие между провозглашением социальной революции, составляющим прогрессивную часть программы Каддафи, и наиболее архаичной формой мировоззрения — исламским фанатизмом, что Р. Ферст характеризовала как "непреодолимый анахронизм и странное смешение во времени".
Теория теорией, но на практике, несмотря на давление радикалов, реформе не были подвергнуты вплоть до конца века ни наука, ни система образования, ни спорт, хотя, как правильно подметил живущий в США ливийский социолог Сами Хаджар, именно социальные аспекты "третьей" теории М. Каддафи наиболее шумно пропагандируются в Ливии. На наш взгляд, замедленное по сравнению с другими, претворение в жизнь социальных постулатов Каддафи — свидетельство определенной осторожности ливийского лидера, который, провозгласив свои социальные лозунги и по-современному интерпретируя многие догмы исламского фундаментализма, претворял их в жизнь по мере созревания подходящих условий, явно не желая усугублять конфронтацию с консервативной исламской и племенной элитой.
Вместе с тем нельзя не согласиться и с Л.К. Харрис, считающей, что "путь к социализму через социальную справедливость", который предложил Каддафи, это "путь не к единству нации, а путь к единению сторонников социальной концепции ливийского лидера и призыв к борьбе с его противниками… Автор идеи утопического общества, где религия объединяет его, — это типичный мусульманский идеалист, претендующий на роль современного пророка". Конечно, в социальной концепции Каддафи политологические ноты превалируют, но заметно и другое: основные идеи концепции внедрялись на практике довольно осторожно. И даже, несмотря на это, то, что было сделано в Ливии в социальной области, было громадным шагом перед именно в социальной сфере. Преобразования хоть как-то всколыхнули ливийское общество хотя и привели не к гармонии, о которой мечтал Каддафи, а к борьбе различных социальных групп. В этой борьбе столкнулись две противоположные линии, две тенденции национально-освободительного процесса: буржуазно-реформистская, ориентирующаяся на мировой капитализм, и революционная, с ее попытками найти свой путь развития. В этом, как представляется, и крылись "тайные пружины" социальных процессов, происходивших в Джамахирии.
До революции социальные отношения в стране определялись рядом законодательных актов того времени, например, Гражданским и Коммерческим кодексами 1953 г. После 1969 г. эти документы продолжают иметь силу постольку, поскольку "не противоречат положениям более позднего законодательства" (подобные формулировки содержатся в большинстве законов 1970—1980-х годов). Важное значение сохранили, например, закон 1957 г. о социальном страховании и закон 1967 г. о пенсиях вместе с дополнившими эти законы исполнительскими инструкциями.
11 декабря 1969 г. Совет революционного командования принял конституционную декларацию, которая сформулировала социально-экономическую политику нового руководства Ливии: "Государство будет стремиться к освобождению экономики от иностранного господства и влияния и превращению ее в подлинно национальную, продуктивную экономику, основанную на общественной и частной собственности, принадлежащей всему народу и отдельным гражданам" (ст. 7). В декларации (ст. 9) отмечалось, что в целях экономического развития государство будет использовать "сотрудничество государственного и частного секторов". Включение в текст конституционного акта таких формулировок явилось отражением антифеодальных взглядов пришедшей к власти национальной демократии, представлявшей интересы части трудящихся и мелкой буржуазии.