Неизвестный Мао

Удовлетворенный тем, что против него не строится никаких заговоров, Мао впервые собрал вместе всех участников совещания 23 июля. Он открыл его в характерной для него бандитской и в то же время грустной манере: «Вы слишком много говорили. Теперь позвольте мне поговорить часок-другой. Я трижды принимал снотворное, но все равно не смог заснуть». Мао создавал впечатление, словно кто-то мешал ему говорить и даже спать, нагнетая напряженность, в которой голос разума не будет услышан, а животрепещущих вопросов удастся избежать. Мао распалял себя и преуменьшал крах своей политики репликами типа: «Это всего лишь означает, что придется какое-то время есть меньше говядины, меньше денег тратить на шпильки и забыть о мыле». Затем Мао воспользовался крайним средством устрашения: «Если у меня есть противники, я уйду… чтобы возглавить крестьян (!) и сбросить правительство… Если армия последует за вами, я уйду в горы и начну партизанскую войну… Но я думаю, армия пойдет за мной». Один генерал вспоминал: «Мы почувствовали, как в зале повисла ледяная тишина». Мао свел все проблемы к одной: «Выбирайте, или я, или Пэн; кто последует за Пэном, против того я буду сражаться насмерть».

Все знали, что Мао непобедим. По его распоряжению его закадычный друг маршал Линь Бяо, пользовавшийся в армии таким же высоким авторитетом, как Пэн, должен был на следующий день появиться на совещании, и тем самым Мао убедил всех, что армия всецело ему повинуется. До того момента сам Линь в Лушане отсутствовал, но был под рукой, затаился у подножия горы.

Поднявшись в Лушань, Линь набросился на Пэна с ядовитыми обвинениями, демонстративно выражая свою полную поддержку Мао. Ни у Пэна, ни у кого-либо другого не было никаких козырей: они не могли ни бросить вызов Мао, ни переубедить его. К тому же Мао позаботился о том, чтобы участникам совещания было легче принять его сторону: пошел на некоторые уступки — по нормам отбираемого у крестьян продовольствия, выпуску стали и расходам на вооружение — и выразил готовность вложить деньги в сельское хозяйство. Мао вовсе не собирался выполнять свои обещания и вскоре отказался от всех.

Мао объявил Пэна и других критиканов, включая начальника штаба Хуана Кэчэна и бывшего партийца номер один, Ло Фу, «антипартийной кликой». Он повысил статус совещания до пленума Центрального комитета, чтобы более официально заклеймить критиков своего курса. Мао сам зачитал резолюцию и объявил ее принятой, даже не поставив ее на голосование. После обязательных унизительных обличительных собраний Пэн был заключен под домашний арест, а остальные понесли различные наказания. Их семьи также стали отверженными. Жена Хуана сошла с ума. Самый молодой и занимавший самый низкий пост из группы, временный секретарь Мао Ли Жуй, после многочисленных проработок был сослан на принудительные работы в Великую Северную пустошь. Жена развелась с ним, и под ее влиянием дети отреклись от отца, послав ему сухое письмо и отвергнув его просьбу выслать их фотографии. Ли Жуй чудом избежал смертного приговора и фактически почти все двадцать последующих лет провел в лагерях принудительного труда и в одиночной тюремной камере. Этот отважнейший человек не утратил здравомыслия, интеллекта и силы духа и продолжал бороться с несправедливостью в постмаоистские годы.

После Лушаньского пленума место Пэна в качестве министра обороны занял Линь Бяо, который начал с изгнания из армии всех, кто сочувствовал Пэну, и стал еще шире внедрять культ личности Мао. В январе 1960 года он приказал военным заучивать наизусть цитаты из трудов Мао, а затем и конспектировать их в блокноты, получившие название «Маленькая красная книга». Мао был вне себя от восторга. Позднее он сказал австралийскому маоисту Эдварду Хиллу, что Линь «изобрел новый метод накопления цитат… «Аналекты» Конфуция — сборник цитат. В буддизме также имеется коллекция цитат». Затем Мао упомянул и Библию. Свои афоризмы он считал достойными такой компании.

По всему Китаю подвергали гонениям всех, кто сопротивлялся непомерным реквизициям и безжалостной эксплуатации. В следующую пару лет, по словам постмаоистского лидера Дэн Сяопина, «приблизительно 10 миллионов» человек стали жертвами этой травли, к тому же подвергшей опасности жизнь еще нескольких десятков миллионов их родственников. Большую часть тех 10 миллионов составили низовые руководители. На их место приходили люди, с готовностью исполнявшие жестокие приказы.

Еще одной группой, подвергшейся особенно безжалостной чистке, стали врачи, поскольку именно они так часто указывали голод как истинную причину мощной волны болезней и смертей. Мао хотел скрыть страшную трагедию, к которой привела его политика. Было запрещено произносить даже названия болезней, вызванных голодом, таких как, например, отек, который просто называли «болезнь номер два». И через много лет Мао все еще бичевал врачей за то, что они профессионально исполняли свой долг: «Откуда взялось столько… случаев гепатита [в те дни]? И это все, чем вы, врачи, занимались?! Вы намеренно выискивали их, не так ли?»