Даже здесь, в своей родной деревне, считавшейся привилегированной по сравнению с остальными и получавшей большие государственные субсидии, Мао не услышал ни слова в поддержку своей политики. Однако он не мог не понимать, что, несмотря на повсеместное негодование, никто не осмеливался пойти дальше недовольных высказываний и немногочисленных жалоб, которые приходилось приукрашивать лестью: «Если бы вы не приехали, мы бы умерли с голоду». Когда один молодой человек начал жаловаться больше остальных, лицо Мао вытянулось и он рявкнул: «Все же так лучше, чем в старые времена!» Хотя это была жалкая ложь (он сам говорил в «старые времена», что в Шаошани легко разбогатеть), ни у кого не возникло даже мысли обвинить Мао во лжи. Никто также не посмел оспорить последовавшую затем инструкцию: «В рабочие сезоны ешьте больше, а в свободное время меньше. И экономьте продукты…» Когда Мао повернулся к провинциальным руководителям и бесстыдно заявил, что эти жалобы «свидетельствуют против вас; вы должны их записать», козлы отпущения восприняли упрек в молчании.
Культ личности обеспечил Мао недосягаемость. Одна молодая служанка провела трое бессонных суток, убирая и приводя в порядок дом для гостей. Спустя несколько десятилетий она рассказала, как ее вызвал управляющий: «Могу я доверить тебе самое ответственное и славное задание?» Она ответила: «Конечно…» Оказалось, нужно было перестирать грязное нижнее белье Мао.
«Ах! Это была одежда председателя Мао. Фантастика, просто фантастика… Белье было пропитано потом. Оно было желтым. Одна рубашка, одна пара длинных кальсон… Я подумала о председателе Мао: он руководитель всех народов мира, а у него такая тяжелая жизнь (!). Белье было таким тонким, что я побоялась тереть сильно и прикасалась к нему очень осторожно. Что, если бы я испортила его вещи?.. Я боялась, что кто-нибудь увидит их [вывешенными сушиться] и что-то с ними сделает… поэтому каждые несколько минут я выбегала и проверяла, не высохли ли они… Электричества, а значит, электрического утюга не было[130]
, но я добилась, чтобы одежда выглядела красиво. Когда белье высохло, я его сложила и положила разглаживаться под стекло письменного стола… Когда я вручила готовую одежду управляющему, он похвалил меня: «Очень хорошо, очень хорошо». Но я все переживала, а вдруг председателю Мао не понравится моя работа…»Мао уехал из Шаошани, не сомневаясь, что победит Пэна.
Возвышавшийся почти на 1500 метров над туманной долиной Янцзы, Лушань казался волшебной горой, не связанной с жизнью, протекавшей внизу. Он постоянно был окутан быстро собиравшимися и исчезающими облаками. Великий поэт Су Ши оставил бессмертные стихи о загадке Лушаня:
Облака самых причудливых форм неслись из узких ущелий к вершинам утесов, покачиваясь перед пешеходами, бредущими по мощеным улицам. Иногда, когда люди сидели, беседуя, облака незаметно окутывали одного из собеседников, чтобы всего лишь через мгновение освободить его. Иногда даже можно было захватить мистический момент, когда облако, клубясь, влетало в открытое окно, а затем поворачивалось и выплывало в другое.
Европейцы превратили Лушань в летний курорт в конце XIX века. Здесь, среди бамбука и сосен, водопадов и массивных скал, в блаженной прохладе можно было забыть об удушающей жаре низин. В его центре, Гулине, было построено около 800 вилл в различных европейских стилях. Тринадцать лет здесь находилась летняя столица Чан Кайши. Вилла, предназначенная для одного англичайина, стала резиденцией Чана, а затем перешла к Мао. Когда Чан последний раз гостил здесь в августе 1948 года, он назвал ее «Виллой красоты» — «Мейлу» (иероглиф «красота» — часть имени мадам Чан, Мейлин). Понимая, что его дни в континентальном Китае сочтены, Чан написал свое имя и приказал вырезать его на скале у входа в виллу. Увидев, как каменщики пытаются уничтожить надпись, Мао остановил их.
Чан и первые обитатели поднимались в Лушань в паланкинах, если не хотели карабкаться по крутой горной тропе 7–8 километров.
Коммунисты проложили дорогу. Когда по ней проезжал автомобильный кортеж Мао, ни одному другому автомобилю не разрешалось появляться на всем пути от долины до вершины. Пока Мао находился в Лушане, вся гора оцеплялась, а все окрестные жители выселялись. Охраняли Мао неизмеримо строже, чем Чана. На самом деле после этого единственного визита Мао разочаровался в вилле Чана, как и в других старых виллах, отобранных для него по всему Китаю. И здесь он приказал построить огромный пуле- и бомбонепробиваемый бункер из цемента, стали и камня, похожий на склад. Новое поместье, «Тростниковые заросли номер 1», было построено два года спустя рядом с водоемом, так что на досуге Мао мог плавать в свое удовольствие. Эта резиденция, как и другие виллы Мао, строилась в самые жуткие голодные годы.