Неизвестный Нестор Махно

Сохранилось в архивах и описание Антони, сделанное в полиции [редкие архивные документы той поры отыскали гуляйпольские краеведы Иван Кушниренко и Владимир Жилинский]: «Выше среднего роста, худой, светлорусые, длинные волосы, голова выпуклая, нос тонкий, худощавый. Редкая рыжеватая бородка, старое рыжие пальто, конусообразная шапка из черного барана, светло рыжие усы, очень похож на немца».

Несмотря на репрессии — а после вооруженных нападений на местных богатеев [экспроприацией или эксов, как называли такие нападения сами «бедные хлеборобы» Заратустры-Антони] на робин гудов из Гуляйполя была властями объявлена настоящая охота. Часть из них угодила в тюрьмы, другая часть — на виселицы. А те, кто сумел пережить репрессии царского режима, стал в будущем основой махновского движения, его боевой силой, от которой запылали уже не только помещичьи усадьбы, как при Антони. Огнем крестьянской революции под руководством батьки Махно запылал Юг Украины, а скромное Гуляйполе превратилось в столицу народной вольницы.

«Военный суд осудил меня к смертной казни»

Рассказ о последних месяцах пребывания Вольдемара Антони на родине читается буквально как боевик:

«5 мая 1909 года, занимаясь развозкой оружия и литературы, я с Александром Семенютой [одним из основателей Союза бедных хлеборобов, — авт.] были арестованы урядником. Сразив его маузеровскими выстрелами, мы пытались скрыться в пшеницах. Нас окружили сотни крестьян, стреляли, улюлюкая. Мы повернули в село. Переполненные народом брички окружили нас. Тогда я начал с силой бросать вверх пачки брошур и прокламаций. Озадаченные крестьяне стали расхватывать литературу. На нас катила бричка с сельской властью. Один был с оружием. Мы остановили коней, захватили бричку и к вечеру под Бердянском, в поле, налетевшим на нас двум верховым ингушам, скомандовавшим нам, нацелив на нас наганы — „Сдавайся!“ — оказали сопротивление, убив коня и ранив одного из них. Потом захватили коней помещичьих разъездчиков и скрылись»;

«на другой день мы уже были в Черновцах, а еще через день в Швейцарии»;

«в Париже я состоял членом русской группы „Буревестник“ — анархо-синдикалистского направления»;

«я заявил товарищам, что у гуляйпольцев было постановление: за истязания и избиения, кто останется на свободе, должен мстить смертью полиции, поэтому я решил возвращаться в Россию. За мной Семенюта сказал: я тоже еду. Нам дали по 300 рублей и мы уехали. В Вене нам не было попутного поезда… После чего нас довезли поездом до немецкой границы и отпустили в Баварии. Мы возвратились в Париж. Через некоторое время мы снова поехали через Вену и благополучно добрались до Черновцов и до границы»;

«после неудачи в Юзово [Антони не сумел застрелить полицая-истязателя — браунинг дал осечку, — авт.] я впал в апатию, почувствовал себя с совершенно больными нервами. Я решил уехать в Южную Америку на полгода. 10 октября 1909 года я был в Буэнос-Айрэсе»;

«нужно еще сказать, что в 1910 году екатеринославский военный суд по делу 110 анархистов-коммунистов заочно осудил меня к смертной казни».

В Южную Америку, к слову, Антони прибыл с документами, выписанными на имя Григория Андреевича Ляпунова.

«За Южной Америкой не скучаю»

«Проработав чернорабочим за очень мизерную плату, — дополняет историю свой жизни Вольдемар Генрихович описанием южно-американских будней, — я уехал в Рио-де-Жанейро. Иммигрантский дом отправил меня совершенно бесплатно в более прохладный южный штат Парана на строительство железной дороги. Плата ничтожная, харчи: сухое, соленое мясо. С него варили суп с черной фасолью, такой соленый, что соль кристаллами выступала на губах, на плечах и на лопатках. Мы же кирками долбили землю, нагружали тачки и возили, куда указывал частный подрядчик. Комары ковром крыли лицо и руки. Хоть я был и не курящий, но пришлось курить трубку с крепким бразильским черным табаком. Его нарезали ножами. Пыхтеть трубкой надо было с утра до ночи. Деньги получишь за свой труд, когда контрактист сдаст компании свой участок дороги. Рассмотрев положение, я ушел в более населенные места. Работал на лесопильне, таская целыми днями бревна и доски. Ушел дальше — снова земляные работы, опять насыпи для ж. дороги, без перспективы заработать больше, чем на сухое соленое мясо с черной фасолью и крепкое черное кофе. Идя из глуши на восток, я очутился в штате Санта-Катарина на стройке очень большой Северо-Американской лесопильни. Здесь работал и портовым рабочим, строителем ж. дороги, тачкой, киркой и лопатой, таскал шпалы, рельсы, орудовал молотом, забивая костыли, стал кочегаром, потом машинистом на паровом подъемном кране».

И вот, наконец, заключительная запись, сделанная рукой вернувшегося из эмиграции анархиста: