— Неужели это она? Я думал, ее давно нет в живых.
— Многие так думали, — снисходительно кивнул Арт. — Ей было немногим более тридцати, когда в сорок первом на фильме «Двуликая женщина» она поставила точку. Окончательную точку на своем звездном полете, на удачливой карьере, на Голливуде… С тех пор живет затворницей. Никого не принимает, не дает интервью, никуда не ездит и, говорят, даже не пишет писем. Редкие телефонные звонки, телевизор, прогулки по улице, общение с прислугой и все…
— Почему так случилось?
— Не знаю.
Наконец, мы поравнялись с Гретой Гарбо.
— Доброе утро, Грета! — Арт чуть склонил голову.
В одно мгновение женщина с букетом хризантем спустилась с облака. Улыбнулась и протянула руку.
— Ах, здравствуй, здравствуй, Арт! Как давно мы не виделись. Ты все носишься по свету и пишешь?
Арт поцеловал ей руку и легонько подтолкнул меня вперед.
— Мой приятель, журналист Вадим Бурлак. Лицо Греты Гарбо нахмурилось, поскучнело.
— Он из Москвы, — добавил Арт. Снова появилась улыбка.
— Русский? До вашей страны я так и не добралась. И никогда уже не доберусь.
— Но вас хорошо знают в России по кинофильмам.
— Ах, это было так давно. Все в прошлом… Все в прошлом…
Грета хотела что-то добавить, но передумала. Отобрала из букета две хризантемы и протянула Арту и мне.
— Прощайте, мальчики. Я привыкла блуждать одна… Раскланялись. Арт ловко прикрепил к пиджаку синюю хризантему.
Дальше мы шли молча.
Я искоса поглядывал на Арта. Он слегка улыбался. А мысли его были далеко-далеко. Там, в тридцатых, где набирала силу слава Хемингуэя и Фитцджеральда, где танцевали танго и фокстрот, ругали «сухой закон», жаловались на Великую депрессию, где мужчины при встрече с женщиной обязательно снимали шляпу…
Травы лечат печаль
Генри Торо считал, что для просветления души и прилива радости не обязательно нужны счастливые перемены в жизни и события. Достаточно выйти в лес, в поле, на берег чистой реки, оглядеться вокруг и задуматься. Ведь не может быть встреча с природой бесполезной и напрасной.
Он не любил Нью-Йорк, но считал, что в этом огромном городе можно отыскать для счастья зеленый уголок.
В нью-йоркском Центральном парке я увидел группу студентов. Они сидели и лежали прямо на траве (там это делать не возбраняется).
Один из студентов тихонько перебирал струны на незнакомом мне инструменте, напоминавшем одновременно и банджо, и гитару. Несколько человек так же тихо напевали:
Я силился разобрать слова и, наконец, понял: это же песня на стихи китайского поэта Бо Пу. Он жил аж в XII веке!
Издалека донеслась его мысль — сквозь столетия и тысячи километров.