И семьсот лет назад люди убегали от суетной жизни городов и искали красоту, успокоение и очищение души в горах, лесах, в полях, среди цветов, деревьев, трав, на берегах чистых вод, рек и озер.
И в древности знали, что встреча с природой благотворно влияет на психику людей, украшает нашу жизнь, улучшает настроение. Союз с природой — необходимость. От разнообразия окружающей фауны и флоры зависит богатство и широта человеческих чувств.
Так считало немало состоятельных ньюйоркцев еще в XIX веке. Они поняли, что их город превращается в каменный лес, где все меньше места живым травам, цветам, деревьям.
И в Нью-Йорке началось активное создание парков и скверов.
Многие туристы, наспех познакомившись с этим городом, потом заявляют: «В Нью-Йорке не встретишь живых трав и деревьев…»
Видимо, этим приезжим кружат головы небоскребы и супермаркеты, и некогда им побывать в парках и скверах, где
Будто не пролетело десяти лет
…Я видел издали только изящные руки девушки, ее темные распущенные волосы и желтый гриф гитары:
Девушка исполняла известную песню «Времена-то меняются». Мне показалось — ее голос очень знаком. Я стал пробираться через толпу демонстрантов, поближе к исполнительнице…
Толпа никак не давала мне протиснуться к девушке с гитарой.
И все же я узнал ее, даже издали, со спины… Это была она! Та, о ком десять лет я вспоминал лишь изредка…
Распущенные темные волосы, фигура, поворот головы, движения рук по гитаре и голос…
Ее голос! Будто не пролетело десять лет…
— Джейн! Джейн!
— Вы ошиблись. Меня зовут Пэл. Вы действительно обознались или это ваш способ знакомства на улице?
— Нет-нет, я на самом деле ошибся. Я ищу другую. Вы так похожи…
— Идите с нами. Может быть, тогда и найдете свою Джейн…
Еще один митингующий
На Таймс-сквер веселый толстяк лет шестидесяти завлекал прохожих. Он размахивал короткими ручками, озорно подмигивал, щедро улыбался, доверительно заглядывал в глаза и протягивал людям маленькие розовые и зеленые листовки.
— Нет-нет, леди и джентльмены! Сегодня я не буду вам рассказывать о тайнах метагалактики и о шахматных дебютах Боба Фишера! — выкрикивал веселый толстяк. — Я даже не стану говорить о творчестве Жоржа Баланчина и о загадочной смерти моего незабвенного дядюшки, старого скряги и циника. Я не поведаю вам об искусстве составления букетов и о том, как лохматый гений Эйнштейн создал свою теорию относительности…
Веселый толстяк набрал в легкие побольше воздуха и торжественно провозгласил:
— Сегодня мое слово о вреде алкоголизма!
Он сделал паузу, и лицо его мгновенно преобразилось. Исчезла улыбка, в глазах появилась печаль.
— Нет, это не слова, это рыдания и стон! Смотрите на меня и кривите свои губы в ухмылке, с чувством омерзения. Смотрите, смотрите в эти красные кроличьи глаза. Смотрите на морщины на моем лице, как у беременной бегемотихи. Смотрите на распухший синий нос, как у старого павиана. А ведь мог бы быть и другим. И Голливуд ползал бы передо мной на коленях, чтобы я сыграл героя-любовника. А теперь своими трясущимися ручонками я даже не в состоянии расстегнуть женский бюстгальтер.
Толстяк снова перевел дыхание, словно готовясь к самой главной части своей обличительной речи.
— Изумляйтесь, осуждайте, бейте, плюйте, смейтесь, сострадайте! Жертвуйте на лечение алкоголиков!